Мотылек атакующий - Екатерина Островская

– Вот такой разговор был у меня в прокуратуре, – опять донесся до Маши голос женщины. – Но это еще не все. Вечером Татьяна с работы шла, на нее напали. Ударили, она упала, поднимается – так ее еще и еще. Что она против мужиков сделает? А кричать боится: вдруг убьют сразу. Повезло, что сосед из другого подъезда машину ставил неподалеку, увидел, как женщину ногами избивают. Схватил ключ разводной и бросился на подмогу. Одному врезал, да мало, видать, потому что и ему досталось. Спас он дочку мою, бандиты убежали. Самое обидное, что рядом детская площадка, и там были подростки, парни и девчонки, человек десять. Сидели и смотрели, как людей избивают, пили пиво и смеялись. Сильно побили Татьяну, но, слава богу, не сломали ничего, хотя синяков было много. А у соседа сотрясение мозга и зубы выбиты. Полицию, конечно, вызвали, те протокол составили. Мы в травмпункт съездили, справку получили. Ждали ответа, не дождались, пошли в отдел сами. А нашего заявления и нет. Хотя мы подробно изложили, почему и отчего все случилось. Что делать – не знаем. А зятек пропал куда-то. Люди видели его на улицах, живой вроде. Говорят, побирается. Не милостыню просит, а на метро, мол, бумажник в автобусе вытащили. А нас в покое не оставляют, звонят. В последний раз сказали, что срок – неделя, а потом за деньгами придут какие-то серьезные люди. Вот я и поехала в Москву. Пенсию получила, купила билет и внука с собой взяла. А то вдруг придут, когда меня нет, и утащат его…

– Вы так спокойно говорите об этом, – покачала головой слушательница. – Неужели не страшно?

– Еще как страшно! Поэтому в Генеральную прокуратуру и тороплюсь. Не примут, так я к президенту пойду. Лягу на пороге Кремля, буду лежать, пока он не поедет куда-нибудь. За ноги меня оттуда потащат – орать начну. Пусть люди смотрят. Каждый день буду приходить. Себя бензином оболью и сожгу, но так, чтобы записка осталась про наше с дочкой горе и что никто не хочет помочь. У меня муж охотником был, после него ружье оставалось, но зятек продал. А так пошла бы в тот зал и по автоматам палить бы стала. За что бы меня потом судили? За стрельбу в игровом зале? А какой зал, откуда? Их же нет! Но есть на свете люди, которые терпят, терпят, а потом всколыхнутся. И ружья у них не проданы перекупщикам. Всех бы гадов, которые на нашей крови наживаются, надо…

– Тише вы! – поспешила остановить женщину слушательница и показала глазами на Машу, которая тихо сидела возле окошка, глядя на пролетающие мимо темные пригороды.

– Девушка, – обратилась к ней слушательница, вероятно, для того, чтобы прервать опасный разговор, – у вас дети есть?

– Нет, – ответила Маша.

– Это плохо. Детей надо побольше иметь. А вы чем вообще занимаетесь?

– Спортом.

– Я так и подумала. Уж больно вы ладненькая, как статуэточка.

Рассказчица, которая гладила внука, подняла голову.

– Гимнастикой занимаетесь?

– Нет, – покачала головой Маша, – бегом.

– Я раньше любила гимнастику смотреть, когда по телевизору показывали. Переживала за наших. А сейчас не хочу. Хорошо, конечно, когда побеждают наши, но ведь не за страну они бьются. Победят – им денег дают многие тысячи, дорогие машины, квартиры. А девчонки потом фотографируются голыми в журналах для мужчин. Неужели денег им не хватает? Но это их личное дело, только ведь они еще идут депутатами в Государственную думу и учат других жить, законы принимают, которые никто исполнять не собирается. Да и пишутся те законы не для депутатов, не для бизнесменов, а для тех, кто как жил в бесправии, так и умрет в этой мерзости. И ведь никто этих депутатов не избирает, ни спортсменок, которым нравится голыми сниматься, ни бизнесменов, которые рядом с ними сидят. Какая-нибудь партия составит список…

– Пойду-ка в коридоре постою, – поспешила подняться слушательница, – а то здесь душно немного.

Она вышла, и тогда женщина, державшая на руках внука, спросила Машу:

– Вы все слышали?

Маша кивнула.

– Вы не подумайте, я не злая, – вздохнула попутчица, – просто уже терпение кончилось. Нас убивают, а всем, кто должен нас оберегать, наплевать. Если я свои копеечные налоги не заплачу вовремя, ко мне ворвутся приставы и будут имущество описывать. В окно буду при них прыгать – не остановят. Потому что им главное – телевизор мой забрать, а не меня спасать. А те, кто миллионы у государства ворует, живут себе преспокойненько. Никто к ним не придет и не потребует вернуть. Ведь правда?

– Вероятно, – согласилась Маша.

– Вот вы молодая, только-только в жизнь вступаете. Не дай бог вам такое испытать – быть обобранной, оскорбленной и униженной. Я тут на спортсменок наговорила всякое. Не обижайтесь на меня. Девчонок тех можно понять: кому охота нищей жить. Я бы сама разделась, чтобы дочка с внуком не голодали, только за меня никто копейки не даст. Сорок лет я проработала в технической библиотеке на заводе, муж мой ликвидатором в Чернобыле был. Не воровали, не наушничали. Тогда чем мы перед богом провинились, что наши дочка и внук в родной стране хуже рабов живут?

Женщина вздохнула и поставила внука на пол, чтобы дать отдохнуть рукам.

– Можно, я его подержу? – попросила Маша.

– Возьмите, – кивнула женщина. – Павлик не будет сопротивляться. Мальчик тихий, запуганный, наверное. Шесть лет скоро, а все как младенец безропотный. Что ждет его в этой жизни страшной?

Маша взяла ребенка на руки, и тот обхватил ручонкой ее шею. Она наклонилась и коснулась губами его волос, которые пахли точно так же, как волосы Славика. Окунулась лицом в этот запах и зажмурилась, чтобы не заплакать.

С попутчицами Маша попрощалась на вокзале. Женщине с ребенком она продиктовала номер своего мобильного и попросила связаться с ней после возвращения домой.

Соседка по купе, хотя и записала телефон, но вздохнула с сомнением:

– Да чем вы мне помочь сможете? Вас раздавят и не заметят, что была на свете такая добрая девушка Маша.

Маша вернулась из Москвы, подошла к дому, в котором снимала квартиру, посмотрела на окна и, решив не мешать Ане, отправилась на парковку, где стоял ее автомобиль. Настроение было не самое лучшее, и все же Маша села за руль и поехала к маме.

Над заборами под тяжестью плодов склонялись ветви яблонь, пахло еловой смолой и укропом. Где-то варили борщ, и этот запах тоже ворвался в открытое окно автомобиля, а потом его унесло ветром. Последним дням каникул радовались дети. Мальчик летел вдоль заборов на роликах, не ведая об опасностях окружающего мира. Маша остановила машину и посмотрела на чистое небо. Бабочка-белянка билась о лобовое стекло, высоко в небе мелькали ласточки, предвещая хороший день. Мир был прекрасным и добрым… только в нем не было ни мужа, ни сына.

Людмила Ивановна лежала в гамаке, а когда увидела Машу, вздрогнула.

– Я все не могу привыкнуть, – сказала она. – Знаешь, когда во сне тебя вижу, то у тебя другое, знакомое мне лицо.

– Главное, что я внутри такая же, – улыбнулась Маша.