Тайна двух лун - Ксения Грациани

Лицо Арэнка помрачнело, как небо перед грозой.

– Что случилось? – спросил он каменным голосом.

Все с тревогой смотрели на него. Слишком велика была боль от потери первой лодки. В этот раз Арэнк закрепил судно и сами мостки так, что даже богам не удалось бы сдвинуть его с места. Что же с ним могло произойти?

– Пойдём, пойдём, Арэнк, – подскочил Лони, тяня его за руку, – сам увидишь.

Тревога Арэнка передалась и Аламеде. Хоть бы с судном не случилось ничего непоправимого. Воображение уже рисовало самые страшные картины, вплоть до того, что Мокрун неожиданно покинул топи, и в них пробрались чудовища, сродни тем, которые едва не сожрали когда-то плавучий остров. Но только люди достигли спуска, все так и замерли в изумлении… Великан был чудесен. На его гладко обтёсанных боках пестрели яркие краски, они переплетались в сложный орнамент из загадочных символов и фигур летящего дорея. Это же знаки рода Арэнка, догадалась Аламеда, те самые, что были на борту его старой прогнившей лодки.

На лице молодого вожака расплылась счастливая улыбка, он обернулся, обводя взглядом соплеменников.

– Если это не боги спустились с небес и расписали наше судно, то признавайтесь, кто из вас сделал мне такой великолепный подарок.

Все недоумённо переглядывались, разводя руками. И тут вдруг Аламеда поняла: это же Муна. Она отыскала её глазами в толпе. Та стояла чуть в стороне и покусывала губы, сдерживая улыбку. Ну конечно, пропадая в лесу, она смешивала соки ягод и растений, перетирала их корневища, чтобы получить краски. А потом, наверняка, нашла обломок прогнившей лодки на берегу и перенесла его рисунки на бока Великана. Сколько же любви в этой кропотливой работе. Должно быть, Муна не спала всю ночь. Чувство вины снова сжало Аламеде сердце, но она через силу подавила его…

Прошло много дней. Арэнк так и не догадался, кто украсил судно его родовыми символами, а Муна почему-то не созналась. Опять она была молчалива и хмура, словно туча. Он заговаривал с ней, как со всеми, иногда улыбался, рассказывая ей о чём-то, но никогда не смотрел на неё так, как смотрел на Аламеду. Одна Нита понимала, что происходит с сестрой.

Как-то днём, когда племя было занято своей работой и снова настал черёд Аламеды готовить на всех, она подсела к её костру.

– Аламеда, послушай, – сказала Нита, заправив за ухо короткую выбившуюся прядь. Она выглядела серьёзной и, казалось, сомневалась, спросить или нет. – Все в племени догадываются о том, что ты нравишься Арэнку… А сама… что ты чувствуешь к нему?

От неожиданности Аламеда едва не порезалась, очищая корнеплоды на похлёбку. Она выронила нож, и приложила палец к губам, чтобы унять саднящую царапину.

– Прости, это из-за меня? – забеспокоилась Нита. – Покажи. Порезалась?

– Нет, ерунда, – Аламеда снова взяла нож и принялась очищать корни. – Почему ты спрашиваешь? – она догадывалась, куда клонит подруга. Хороший вопрос… Ещё бы самой знать, как ответить на него.

– Муна совсем мне не нравится, – сказала Нита, покачав коротко стриженной головой. – На себя не похожа. Молчит, ни с кем не разговаривает, но я вижу, как она смотрит на вас – на тебя и Арэнка, если вы говорите о чём-то. Особенно на него, когда он проходит мимо, не замечая её. Сестра молчит, но внутри перегорает, я вижу. Сколько помню её, никогда ей так никто не нравился. Знаешь, это Муна расписала Великана, я сразу поняла, хоть она и не сознаётся мне. Но Арэнк не догадался, и ей теперь ещё хуже, чем раньше.

– Зачем ты говоришь мне это, Нита? – проронила Аламеда, внутри себя начиная злиться. – Что я могу сделать, если он не замечает её?

– Ну… – растерялась та. – Он нравится тебе?

– Это моё дело, Нита.

– Конечно. Прости. Но ты же ведь… не ей в отместку с ним? Правда? – осторожно произнесла она, глядя на Аламеду исподлобья. – Знаю, Муна была не слишком добра к тебе… Ты ведь не решила поквитаться с ней?

– А даже если и так, что с того? – быстро проговорила Аламеда, на миг оторвавшись от работы и метнув на Ниту колкий взгляд. Она понимала, что злится прежде всего на саму себя, но и на подругу тоже: та нещадно вытягивает наружу все её неразрешенные сомнения.

– Если так, то нехорошо, наверное. Неправильно, – пожала плечами Нита. – Я в сердечных делах не понимаю, но нельзя так, мне кажется, с чужими чувствами.

Аламеда молчала и, поджав губы, нарезала корневище в котелок. Да. Ничего ты не понимаешь, Нита. Чужие чувства можно растоптать, растерзать на мелкие кусочки. Быстро. За один день, за всего лишь миг. Смешать с землёй и кровью. С ней, Аламедой, так и поступили, и никто не задавался вопросом, можно это или нельзя, правильно или нет. А что если так только и правильно, так и нужно?..

– Я знаю почему ты завела этот разговор, – сказала она, словно обороняясь, – ты сама надеешься, что я… что ты и я…

– Нет-нет, – не дала договорить ей Нита. – Нет, Аламеда, я ни на что никогда не надеялась. Знаю, что не могу… – её сильные плечи сразу поникли, в глазах мелькнуло нечто сродни разочарованию. Она собралась было подняться, но вдруг спросила: – Скажи, Аламеда, тот смельчак из сказки, которого убил Буктана, был твоим женихом?

Аламеда вся напряглась, кровь хлынула в голову, в ушах зашумело.

– Ты до сих пор любишь его? – продолжала Нита, а для Аламеды каждое её слово было, как проворот кинжала в груди.

Она часто задышала, руки опять дрогнули, захотелось резко ответить Ните, но вдруг к огню подсел Лони.

– Килайя, ты больше не рассказываешь мне сказок, – пожаловался он, выстругивая что-то из обрубленного сучка.

– Не называй меня так, – бросила Аламеда, – сколько раз говорить. Я Аламеда, А-ла-ме-да, понятно?

– И животных мне больше не мастеришь, – понуро пробормотал мальчишка. – Смотри, как плохо у меня выходит, – он протянул ей свою грубо обтёсанную деревянную птицу.

– Мне не до твоих игрушек, Лони, – не скрывая досады, бросила она.

Он утёр нос грязным кулаком и, пряча глаза, отвернулся к костру, делая вид, будто подбрасывает ветки.

– Что я такого сказала? – с вызовом проговорила Аламеда в ответ на укоризненный взгляд Ниты. – Я ему не мать.

Она тут же пожалела о своих словах. Лони грустно посмотрел на неё исподлобья и вдруг вскочил, бросив птичку, и побежал прочь.

– Стой, Лони, – выкрикнула Аламеда.

Нита поднялась и, не сказав ни слова, пошла за ним.

Аламеда с досады бросила корень в огонь. Всё она портит, всем мешает. Она такая же лишняя здесь, как вторая луна, внезапно пришедшая на небосклон. Теперь даже Нита с Лони в ней разочаровались. А впрочем, не всё ли равно. Совсем скоро нужно будет выбирать. Уйти или остаться. Любить или мстить. Аламеда сжала амулет на груди: он становится всё теплее. Тело Лиз, считай, в её власти. Виновные в смерти Роутега наконец получат возмездие. Но Арэнк… Аламеда опять принялась за работу. Лишь бы не думать, лишь бы не ставить снова перед собой невозможный выбор.