Сверх отпущенного срока - Екатерина Островская

Дальский вернулся в комнату, подошел к шкафу и сразу нашел свое водительское удостоверение. Качок очнулся и тихо мычал от боли. Он лежал на спине и не мог пошевелиться. Правая сторона его лица раздулась — вероятно, у него была сломана челюсть.

— Надо быть повежливее в чужом доме, — посоветовал Дальский. И спросил: — Понял меня?

Парень согласно мотнул головой.

— А теперь слушай дальше. Я против тебя и Нины ничего не имею. Хочешь, живи здесь. Но обо мне забудьте оба.

Алексей обернулся к жене, и та поспешно кивнула.

— Завтра же подашь заявление на развод. Районный загс за углом. И не тяни с этим!

Испуганная Нина продолжала кивать.

— Я пришлю туда заявление с просьбой развести без меня и об отсутствии материальных претензий с моей стороны. При случае эту квартиру на тебя переоформим.

Качок, поняв, что бить уже больше не будут, попытался сесть. Алексей посмотрел на его потуги и протянул руку, чтобы помочь. Незадачливый любовник ухватился за нее… И тут на Дальского что-то нашло. Свободной рукой он достал из кармана «Беретту» и приставил к носу парня.

— Считай, что тебе повезло сегодня. Пацаны тебя спасли, а то лежать бы тебе на простынке с дыркой в глупой башке.

Затем выдернул свою ладонь, и качок снова рухнул на спину.

— Занавес! — весело провозгласил Дальский, пряча оружие, и вышел из квартиры.

Когда садился в «БМВ», не обернулся. Хотя, зная Нину, не сомневался: жена, теперь уже бывшая, следит из-за шторки, чтобы узнать, на каком автомобиле он приехал.

В офис Алексей теперь не ездил, хотя по телефону общался с Федотовым часто. Но все остальное время заняться было нечем.

Пару раз попытался сразиться в шахматы с Викентием Андреевичем, но тот играл настолько плохо, что желание сидеть за доской у Дальского пропало. Хотя, возможно, главный телохранитель искусно изображал неумение.

В огромном доме стояла тишина. Светлана больше не докучала ему своими посещениями. Однажды он встретил ее в коридоре, кивнул и прошел мимо. Было скучно. Федотов предложил встретить Новый год вместе, но Алексей отказался. А до праздника оставалось чуть более суток.

Дальский позвонил Карновичу и поинтересовался, где тот собирается провести новогодний вечер.

— Дома, где ж еще, — ответил Вадим. — То есть вечером я буду в театре, у нас «Свадьба Кречинского». Мы быстро откатаем спектакль, хлопнем по рюмашке и разбежимся. Я бы с Ликой в ресторанчик какой-нибудь тихонький сходил, но в эту ночь такие цены, что мне месяц потом пахать. А ты в Москве? Как там Нина?

— Скорее всего у нее все хорошо, потому что мы разводимся.

— О как! — почему-то обрадовался Карнович. — Поздравляю! Тогда заскакивай к нам, что-нибудь придумаем.

А Дальский и так уже кое-что придумал. Ведь перед праздниками особенно хочется личной жизни.

Он залез в память своего мобильника и сделал первый звонок.

— Алло, Наташа? Привет, это Дальский. Какие у тебя планы на новогоднюю ночь?

— Привет, привет. Что на тебя нашло? Сто лет не звонил, и нате!

— Ты свободна?

— Нет, конечно.

— Тогда извини.

На следующий звонок никто не отозвался.

В третьем случае трубку снял явно нетрезвый мужчина.

Затем он дозвонился до какой-то Лены, не помня даже, кто та такая. Оказалось, что подруга детства матери.

В следующий раз вместо ожидаемой Жанны ответил детский голос.

Очередной звонок был явно не нужен, и он поспешил прервать вызов, чтобы не слышать, как его посылают подальше.

Потом ему ответили:

— Ординаторская урологического отделения.

Дальский удивился: откуда в памяти его телефона этот номер? В записной книжке значилась «Надежда».

Следующим Алексей чуть было не набрал номер мобильника Нины.

Затем попросил позвать к трубке Марину, но ему ответили, что та переехала к мужу.

Позвонил Вике.

— Виктория освободится минут через десять, — сообщил мягкий женский голос, показавшийся знакомым.

— А с кем я говорю?

— Вы говорите с Вероникой. Дальский, ты, что ли?

Случайно, но влип — он, оказывается, набрал номер Сосниной, а нарвался на ее сестру, свою бывшую сокурсницу. Ничего не оставалось, как сказать, что просто решил заранее поздравить всех по телефонному списку, потому что завтра, вполне возможно, не будет времени и сил.

— Вика в душе, — объяснила Вероника. — Ты ее дождешься или мне поздравить ее от твоего имени?

— Да, ладно. Перезвоню.

Алексей отложил трубку. Но через минуту снова набрал тот же номер.

— Вероника, ты завтра где будешь?

— Дома, одна. Сын уходит с одноклассниками. Ему уже четырнадцать. Он такой артистичный, ты не представляешь!

— Есть в кого.

Вероника помолчала и произнесла совсем тихо:

— Да уж.

— Ты работаешь?

— Руковожу в одной гимназии театральной студией. Платят немного, зато и не перетруждаюсь. Но так хочется на сцену вернуться! Был бы жив муж…

Разговор не затянулся.

Алексей попытался представить, как может сейчас выглядеть его бывшая сокурсница, но не смог. Взял мобильный с сим-картой Потапова, в телефонную книжку которого занес недавно телефон Долгополова.

— Потапов говорит. Как дела в коллективе?

Директор театра, заикаясь от волнения, начал докладывать обо всем подряд — о последней постановке, о необходимости проведения ремонта служебных помещений и приобретения новой акустической аппаратуры, заодно восхитился игрой Карновича…

— Я рад, — сухо прервал его Алексей. — Кстати, об актерах. Вам известен номер мобильного телефона Сосниной? Так позвоните ей прямо сейчас. Ответит Вероника Соснина, сестра Виктории. Прекрасная актриса, пригласите ее в труппу.

— Немедленно все сделаю, — угодливо согласился Долгополов. И начал врать: — Я слышал о ней и сам собирался после Нового года…

— Поторопитесь, — вновь оборвал собеседника Алексей.

Больше он никому звонить не стал, потому что понял — никому не нужен. А Вадик Карнович примет его и в единственном числе.

Хорошо быть богатым человеком: множество людей будут искать твоего общества. Бедные друзья никому не нужны, разве что тем, кто еще беднее. Хорошо быть олигархом: можно распоряжаться судьбами множества людей, тысяч или десятков тысяч, кроме одного-единственного человека — тебя самого.

Дальский вышел из апартаментов и увидел Аню, тащившую пылесос. Девушка подняла голову и посмотрела на него дольше, чем полагается приличиями.