Его нельзя любить. Сводные - Мария Николаевна Высоцкая

лежит ключ. Почти три месяца у меня был соблазн проникнуть в это место, но я не решилась. Не рискнула.

А теперь вот стою прямо посередине.

Нужно бежать. Ничем хорошим это не закончится.

— Присаживайся.

Ян давит на мои плечи, вынуждая сесть в кресло, и берет ноутбук. Раскрывает его на столе.

— Смотри.

Щелкает на пробел. Черный экран вспыхивает. Сначала изображение кажется мутным, но потом камера фокусируется. Комната, посередине которой стоит огромная кровать. Но ее можно не заметить среди пестрящих приспособлений, некоторые из которых, откровенно говоря, похожи на орудия пыток.

— Что это?

— Страховка.

— Страховка?

— Ага. Смотри, — кивает на экран, — это сын ректора.

— Он же…

— Ага, любит пожестче.

Гирш достает сигареты. Закуривает. Отходит к окну. Пока я наблюдаю за тем, как дама в кожаном платье бьет плеткой связанного парня.

— Зачем? — моргаю и резко захлопываю ноутбук.

— Я же сказал — хочу быть архитектором.

— И как это связано? — все еще будучи под впечатлением, впиваюсь ногтями в ручку кресла.

— Батя отказывается оплачивать учебу. Приходится заботиться о себе самому.

— Что ты сделал?

— Ты и сама уже догадалась.

— Ты их шантажировал? Вымогал деньги?

— Деньги мне не нужны.

— Тогда зачем?

— Я же сказал. Хочу быть архитектором.

Меня бьет крупная дрожь. Мозг не хочет воспринимать информацию. Его поступок ужасен. Это мерзко, грязно. Он попал на мой курс методом шантажа. И в этого человека я влюбилась?

— Ты больной.

— Все, чтобы быть ближе к тебе.

Ян разводит руки в стороны, а потом резко отталкивается от подоконника. Тушит сигарету в пепельнице и делает широкий шаг. Прямо ко мне. Один. Второй…

Тут же свожу ноги. Крепко сжимая колени. Воздух становится густым. Дыхание затрудняется.

Я не свожу глаз с Яна. Он идет прямо на меня. Во рту тут же пересыхает.

У меня голова кругом. Мне так неуютно здесь, но вместе с тем я ощущаю прорывающиеся наружу чувства. Их слишком много, и они далеки от отвращения, которое я хочу себе внушить.

Это болезнь. Я такая же сумасшедшая дрянь, как и он. Разгадка на поверхности.

— Новый уровень, Глупость. Теперь играем по-взрослому.

Размыкаю губы, чтобы отразить его слова, но единственное, что успеваю, вдохнуть, потому что губы Яна обрушиваются на мои.

Он упирается коленями в пол, резко разводит мои ноги, устраиваясь ровно между.

Ладонью обхватывает щеку, тянет на себя, засовывая свой язык мне в рот.

Глава 23

Ян

Ника в ужасе издает какой-то неразборчивый всхлип, и я пользуюсь этим замешательством. Впиваюсь пальцами в ее голые ноги. Член колом встает, и это, блядь, ни черта не смешно. Лапаю ее без зазрения совести. Без оглядки на прошлое. Сейчас мне плевать. Моя скотская тоска гордо задирает голову, вышибая любые разумные мысли.

Уверен, на ее коже останутся красные отметины. Следы моего буйного присутствия в ее спокойной жизни. Осознание для самого себя – это был не сон, она была реальностью. Не виденьем. Не миражом. Она снова есть в моей жизни. Она — ее неотъемлемая часть, как бы я ни хотел убеждать себя в обратном.

На ней дурацкая хэбэшная пижама. Короткие шорты и футболка какого-то нелепого желтого цвета. Полный антисекс, так я бы сказал еще полгода назад, но не теперь.

Сознание поглощено тем, какие горячие у нее губы. Я думать больше ни о чем не могу, только о том, как мой язык орудует у нее во рту.

Ее вкус и запах с ума сводят. Затягивают в пучину темноты, из которой не так-то просто выбраться.

Ника сопротивляется, хочет оттолкнуть, но монстру внутри меня нет до этого дела. Он жаждет забрать свое. Он уже присвоил ее себе. Всю. Целиком и полностью.

Нас с ним слишком сильно ломало все эти месяцы, что по ощущениям тянулись годы.

Я столько раз представлял этот самый момент, будто наяву ощущал прикосновение ее губ к своим. Везде улавливал ее запах. Параноик. Чертов псих. Но теперь все стало реальным.

— Не трогай меня, мне неприятно. Я не хочу, чтобы ты меня трогал.

Ее голос действует на нервы, которые, к слову, и так на пределе. Слов, чтобы выразить хоть какие-то чувства, просто нет. Я не смог подобрать их на кухне и тем более не смогу сделать этого теперь.

Внутри только пламя. Пламя и дикий страх услышать то, что причинит боль.

Эта глупая девчонка, как оказалось, может нанести слишком много урона.

Оказывается, по ней можно скучать. По улыбке. Смеху. По дурацким разговорам ни о чем. На стены лезть от желания ее увидеть, но убеждать себя, что это временное помешательство.

Начинать и заканчивать день с мыслями о ней. Вспоминать ее странные истории, проникаться ее отношением к жизни. А еще знать, что с ней можно быть собой. Говорить и думать о том, в чем и себе иногда бывает страшно признаться.

Оказывается, ее можно любить просто за то, что она есть.

Любить слишком сильно. Пугающе. Как-то противоестественно…

— Так? — перемещаю ладонь выше, проскальзывая пальцами под ее шорты. — Или так? — свободной рукой стягиваю ее распущенные волосы в хвост и несильно тяну вниз, открывая себе доступ к шее.

Тут же присасываюсь к тонкой коже, срывая с Никиных губ протяжный стон. Она вздрагивает.

Во мне же борются два чувства — причинить ей боль за то, что посмела влезть мне в душу, или же крепко прижать к себе. Просто прижать, чтобы сознаться в том, как сильно она мне нужна.

Где-то на задворках сознания тихим голосом прорезается ее просьба – не обижать. Один раз я уже не сдержал свое слово, что может помешать мне не сдержать его снова?

Что меня остановит? Любовь?

Что кроме боли может принести это гадкое чувство?

Три месяца в Эмиратах на вилле у друзей. Потерянный вкус к жизни. Такого, блядь, никогда не случалось. Три месяца прошлое стояло на перемотке изо дня в день. Долбаные недели, что мы провели с ней вместе, крутились в моей голове нескончаемым черно-белым фильмом. Он был наполнен вкусом. Эмоциями. Он был особенным, обжигающим душу огнем.

Она была живой. А я, получается, мертвым.

Поэтому сейчас в прямом смысле — покушаюсь на тот самый запретный плод. Тот, что снова вдохнет в меня вкус жизни.

Переклинивает.

Обхватываю ладонью тонкую шею. Снова целую. Глубже. В висках бешено