Костяной капеллан - Питер Маклин

Я встал с постели и уверенно справил малую нужду в горшок – просто чтобы показать Йохану, что я на это способен. В конце концов, у всех день начинается с одного и того же, и, когда это понимаешь, уже не так замечаешь в других инаковость.

– Порядок, – сказал я, застёгивая исподнее. Прошлой ночью кто-то меня, очевидно, раздел и уложил в постель, но кто именно, был я без понятия.

– Дай-ка я оденусь, а там посмотрим, как у нас дела обстоят.

– Не лучше, чем вчера, – вздохнул Йохан. – «Цепи» по-прежнему охраняются что твоя долбаная крепость, и без Кишкорезов отбить их у нас силёнок не хватит.

Это верно, не хватит, но со вчера я кое-что вспомнил. Когда Старый Курт нас приветствовал, он чуть было не обмолвился и опять не назвал Анну Кровавую «прекрасной дамой» – это натолкнуло меня на дельную мысль.

– Ты что, издеваешься? – напустилась на меня Анна, когда я ей об этом сказал. Мы сидели на кухне харчевни, Эйльса мыла стаканы и слушала наш разговор.

– Нет, Анна, нисколько, – ответил я. – Мне нужно вернуть «Цепи», ты ведь знаешь. Мы это уже несколько недель намечаем.

– Мы-то планировали сделать это вместе с Кишкорезами, а теперь мандой накрылся план-то, – сказала она. – С чего ты считаешь, что мы всё ещё можем?

– А помнишь, что говорил нам командир о тактике боя, разве нет, Анна? «Где хитрость – там победа», вот как он говорил. Что ж, если у меня не хватает людей для честного боя, тогда я, чёрт возьми, пойду на хитрость.

– Ну даже предположим, что я скажу «да» (чего я говорить не буду), как на нас после такого посмотрят другие кланы?

Я пожал плечами. Как по мне, несправедливая схватка – это только такая, где ты проиграл. Через год никто и не вспомнит подробностей того, как именно всё произошло. Помнить будут только, кто остался в живых и кто умер.

– Так мы примем внешний облик тех, кто сейчас хозяйничает в «Золотых цепях». Это сработает, Анна.

Она припечатала меня взглядом и ткнула пальцем в длинный шрам у себя на лице.

– У какой ещё «прекрасной дамы» такая рожа, а, Томас Благ?

– Кажется, это дело поправимое. Эйльса! Подойди-ка сюда на минутку.

Эйльса подошла к столу и положила руку мне на плечо – так естественно, словно и вправду была моей любовницей, а не просто играла такую роль. Во всём, что она ни делала, была она очень убедительна. Приходилось постоянно напоминать самому себе, что это только притворство.

– Что для тебя сделать, красавчик? – хихикнула она. Анна злобно зыркнула, но сдержалась.

– На что годятся румяна и пудры? – спросил я.

– О, они творят чудеса! – ответила она. – Есть и многое другое. И смолы, и краски, и… ой-ой-ой, вижу! Ой, полно, Анна, я могу убрать этот шрам, милая моя, если об этом ты меня просишь. Хотя бы ненадолго. Понадобится немного посыпки, так что тебе лучше будет не улыбаться, а то всё потрескается, но Эйльса может всё сделать как…

– А со всеми остальными как быть? – перебила Анна. Она-то считала, что Эйльса – всего лишь дурочка-трактирщица и вроде как моя любовница, и даже не пыталась прикидываться, будто та ей нравится. Эйльса, конечно, воспринимала это совершенно спокойно, так же как мытьё стаканов, заигрывания с пьяными мужланами и всё остальное, что она делала, чтобы сохранить свою маску.

– С этими-то молодцами? О, да их чуточку здесь, чуточку там подправить – как новенькие будут! Этого ты хочешь, Томас?

Я кивнул. Это-то мне и было нужно. Мне ещё не выпадало возможности обсудить свой замысел с Эйльсой, но, похоже, она уже сама догадалась, что у меня на уме. Она была далеко не дурой, что бы там ни думала Анна Кровавая.

– Вот и чудно, – сказал я. – Держимся изначального плана. Вечером в Божий день. Так у нас достанет времени разыскать одежду и закупить всё необходимое. Управишься со всеми за сутки, Эйльса? Будут Анна, я, Йохан, Григ, Тесак и Эрик.

Я бы предпочёл, чтобы с нами отправился Чёрный Билли, но чёрные лица не такое частое зрелище в Эллинбурге, чтобы кто-нибудь его не признал, вне зависимости от стараний Эйльсы. Григ и Эрик из моего старого отряда оба были хороши в ближнем бою, а Тесак из отряда Йохана дрался как сам дьявол. Да и потом, их-то как раз никто не узнает.

– Ну а Лука? – спросила Анна. – Он едва ли не единственный в городе толстяк, к тому же он играет на лютне. Это может пригодиться.

Да, Лука, вдобавок ко всему, играл на лютне. Научился музыке ещё до войны и, как только у него в карманах снова завелись денежки, купил себе красивый инструмент, который хранил в большом кожаном чехле. Я понял, что именно этот чехол, а не сама лютня, привлёк внимание Анны.

– Да, – согласился я. – Лука тогда тоже с нами.

– Ладно, у меня будет полно работы, но смогу, – сказала Эйльса. – Всё для тебя, Томас.

Я потрепал её по заду – такое мне перепадало, лишь когда она играла свою роль, – и улыбнулся трактирщице:

– Хорошая служанка!

Она снова занялась стаканами, а я задумчиво поджал губы.

– Надо будет раздобыть тебе подходящее платье, – сказал я Анне. – Что-нибудь поизысканнее, как оделась бы всамделишная знатная дама. Лакейские ливреи ребятам, думаю, и пышный наряд – Йохану. А я сойду за твоего супруга.

– Да ладно? – Анна тем не менее улыбнулась, чтобы это звучало не слишком язвительно. – Губу-то не раскатывай, Томас Благ!

Я улыбнулся в ответ. Мы с Анной отлично понимали друг друга. Она по-прежнему была одним из самых частых гостей дома в Свечном закоулке, и, похоже, Роузи в эти дни редко виделась с кем-то ещё.

– Это понимать как «да», Анна Кровавая?

Она вздохнула:

– Думаю, да, но чудес от меня не жди. Я тебе не лицедейка и уже говорила, что в грёбаном платье не могу драться как следует.

– Держись поближе к Луке, и драться даже не придётся, – сказал я. – Если сделаем всё как надо, а уж мы-то сделаем, они даже и не поймут, что это на них свалилось.

Наконец настал Божий день, я выслушивал исповеди на втором этаже в «Руках кожевника», а Эйльса в это время чародействовала над Анной Кровавой в соседней комнате. Всю последнюю неделю я отращивал усы, и вот они уже смотрелись почти совсем прилично. Настолько прилично, насколько вообще могут смотреться усы. Я старался сохранить их тонкими и ухоженными, как принято у знати. Они были мне противны, они были последним, что согласился бы Томас Благ носить у себя на лице. Но сегодня вечером я именно что хотел выглядеть не как Томас Благ.

Когда Сэм Простак окончил свой рассказ о том, как три ночи назад пёрнул в лицо Эрику, пока тот спал, а я отпустил ему сие прегрешение, снял я сутану и спустился в общую комнату. Харчевня была сегодня закрыта – уж слишком много всякого тут у нас творилось, чтобы это видели посторонние и выносили наружу сплетни и слухи.