Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья - Михаил Крикуненко

Однажды Ольга позвонила мне поздно вечером, я засиделся в аппаратной над монтажом фильма.

— Кто-то ковыряет замок. Сначала в дверь звонил какой-то парень, просил открыть. Я видела его в глазок. Потом он его чем-то заклеил и отключил электричество в щитке. Мне страшно!

За десять минут я долетел на своей машине от Останкина до Коровинского шоссе. На площадке рядом с нашей дверью стоял парень лет двадцати, с виду чеченец.

— Ты чего тут скребешься, пошел вон! — сказал я ему.

Парень сначала стушевался, затем, спохватившись, гордо поднял голову:

— Там дэвушка живет. Мнэ понравилас, пазнакомица хачу!

От такой наглости у меня свело скулы. Парень довольно щуплый, можно вырубить одним ударом. Но я знаю, что за этим последует. Понаедут, как водится, многочисленные родственники этого урода, и ситуация станет непредсказуемой.

— Эта девушка — моя. Чтобы больше я тебя здесь не видел! Иначе будут проблемы, — сказал я.

— Э, смотри, чтобы у тэбя проблем нэ было, э! Если захочу, войду куда угодно, мнэ никто нэ помэшаэт! — говоря все это, щенок лихорадочно набирал смс на мобильном, затем кому-то позвонил, объяснив, видимо, ситуацию на своем языке. Знакомая подлость! Много пафоса, но чуть что — сразу своих зовут на подмогу. Очень хочется ударить его кулаком в кадык. Но рядом со своим жилищем этого делать нельзя. В таких случаях лучше говорить с теми, кто старше и умнее этого придурка, а также имеет для него авторитет. Кроме того, кого-то он уже успел предупредить.

— Зови старших, — сказал я.

Этого парень не ожидал.

— Зови, — повторил я. — С тобой, мудаком, говорить не буду, много чести. Пусть твои братья или кто там — приедут. У тебя же есть братья?

— Эст, — ответил парень, и наглость ушла с его лица. — Оны уже эдут.

Через пятнадцать минут к дому подъехали два наглухо тонированных джипа. Из первой машины вышли два амбала примерно моего возраста, лет тридцати, с черными бородами ниже груди. Чистые ваххабиты! Я вышел к ним на улицу.

— Чё за проблема? — спросил один из бородачей.

— Ваш брат?

— Наш.

— Если я ночью приду в твой дом, где спит твоя жена, стану звонить в дверь, пытаясь с ней познакомиться, а когда она ответит отказом, заклею глазок двери, вырублю свет на площадке и стану ковырять замок ножом, напугав ее до смерти, что ты сделаешь? — спросил я бородача.

— Убью тэбя, — коротко ответил тот.

— Тогда почему я не должен убить твоего брата? — спросил я.

— Падайды суда, — сказал бородатый своему младшему брату и задал ему вопрос на чеченском. Младший ответил.

— Садыс в машину, — приказал старший брат юному донжуану. Средний бородатый брат все время молчал.

— Он болшэ нэ будэт, — сказал старший. Машины уехали. Я вернулся в квартиру.

По лицу Ольги я понял, что она плакала.

— Давай уедем! Пожалуйста! Куда-нибудь, — сказала она, уткнувшись мокрой щекой мне в плечо.

— Куда же мы уедем, Ольгуш? — спросил я.

— Туда, где нет ничего такого. Где нет этих… Я так устала! Меня будто преследует все это! Уедем куда-нибудь, где безопасно!

— А ты знаешь такое место? Думаешь, на Земле есть место, где безопасно?

— Неужели нет? — она прижалась ко мне сильно-сильно, как прижимаются дети, когда им страшно.

— Не знаю, — ответил я.

Наступление пришельцев на коренных продолжалось. Коренных стали грабить чаще и еще наглее. Во дворе до полусмерти избили сына дворничихи, сделавшему замечание дагестанцам, когда те в очередной раз охотились на крыс и птиц с пневматикой. Одна из свинцовых пулек попала в его машину. Парень возмутился, после чего его вытащили из авто и жестоко избили на глазах у всего двора.

Все сводки последних событий, напоминавших вести с фронтов, Ольга узнавала от соседки сверху — продавщицы из овощного Лиды, которая теперь, как и многие, сидела дома и стерегла добро. Обычно Ольга возвращалась с работы раньше меня, и все, что удавалось узнать от соседей, пересказывала мне вечером. Много раз я и сам видел, как наркоманского вида чернявые парни заглядывали в окна дома, терлись на нашей лестничной площадке, присматривались к замкам. А тут еще среди соседей разнеслись слухи о том, что кавказцы стали отбирать у коренных новые квартиры. Вычисляют с помощью участкового, который с ними в доле, самых слабых и беззащитных: одиноких стариков или пьянчужек, у которых нет родственников. Что они с ними делают — неизвестно, а только старики стали пропадать. Находящиеся в осаде жильцы с ужасом пересказывали друг другу, что пришельцы якобы въезжают вместо коренных в новостройки по документам, оформленным задним числом подкупленными юристами. Подтверждением страшных слухов стал дядя Саша, одинокий алкоголик с третьего этажа, которого мы с Ольгой обнаружили в подъезде мертвецки пьяным. Дядя Саша не смог внятно объяснить, почему он лежит в рванье, луже собственной мочи, избитый, в закутке подъезда, вместо того, чтобы идти к себе в квартиру. Но было и без слов ясно, что дома у него больше нет.

Я пошел к участковому. Затем в префектуру. Результат нулевой. Одни притворялись идиотами. Другие трусливо несли несуразицу. На следующий день дядя Саша бесследно исчез. Вместе с ним пропали две старухи из соседних подъездов. Одна страдала болезнью Альцгеймера и даже за хлебом не могла сходить самостоятельно. Она забывала свое имя и адрес, едва переступив порог. Раньше ей всегда помогали соседи. Другая была просто одинокой, опрятной старушкой с доверчивыми васильковыми глазами.

Ожидая расселения в новые дома, коренные перестали даже видеться друг с другом. Все происходящее обсуждали по домашним телефонам, которые коммунальные службы еще не отключили.

Тогда я пошел к пришельцам. Нашел старшего из них. Им оказался некий Салман, пожилой чеченец. Салман сказал, что старший он формально. По возрасту. Что времена уже не те, когда молодые на Кавказе безоговорочно слушались старших. Что собралось здесь мерзкое отребье, наркоманы, воры и убийцы из разных мест Кавказа и что рад бы он прекратить этот беспредел, да не в силах. Тем более что власти тоже ничего не делают.

У меня остался крайний шанс. Я попросил Салмана донести до своих: если пришельцы не перестанут терроризировать коренных, будет сюжет на телевидении. И тогда властям придется отреагировать.

Через два дня ничего не изменилось. Мы с коллегами сделали сюжет. Записали интервью очевидцев и потерпевших. Рассказали про дядю Сашу и пропавших старух. Скрытыми камерами сняли мародеров и бездействующую милицию. Отсинхронили удивленную даму из префектуры, смотрящую поросячьими глазками из-под высокой прически, и лысого полковника с пышными черными усами, который заверял, что разберется, что решит, что предпримет.

Замазанный во всем участковый смотрел волком. Пришельцы позировали перед камерами. Они были уверены, что им ничего не будет. Сюжет повторили много раз. Разразился скандал. В течение двадцати четырех часов ОМОН куда-то вывез почти всех оккупантов. Чиновники из правительства Москвы горячились в телеинтервью. Обещали всех наказать. Завести уголовные дела. Грозили пальчиками. Брызгали слюной.