Розыгрыш билетов в Рай - Татьяна Луганцева

* * *

– У тебя сегодня полный комплект? – спросила у Люси ее сослуживица Ольга Ивановна.

– Как всегда, трое подопечных, – ответила Люся.

– Придется Клавдию Михайловну добавить.

– Сорокину? – уточнила Люся.

– Ее, болезную, кого же еще, – махнула рукой Ольга Ивановна. – Я понимаю, что трое подопечных и так много, но Клавдия Михайловна – это твой крест.

Люся понимала, о чем она говорит. Подопечные отдела социальной защиты были разные, часто встречались сложные, требующие от государства в лице работников соцзащиты массу дополнительных услуг, которые, как они думали, заслужили за свою долгую рабочую жизнь. Старики и требовали, и капризничали, и грубили… Но Люся прекрасно понимала, что за всей этой бравадой и придирками стоят одинокие, больные, старые люди, стыдящиеся своей беспомощности. А потому Люсю было трудно разозлить и вывести из себя. Она словно фильтр – пропускала через себя все придирки, в том числе и негатив, но оставляла только хорошее.

Но вот Клавдия Михайловна Сорокина – это был ужас всех сотрудников отдела социальной защиты. Их просто трясло и колотило от этой женщины. А пожилая дама самозабвенно строчила на них жалобы во все инстанции. Люся оставалась последней, кто не пострадал от ее ужасного характера. Она отправилась к гражданке Сорокиной словно на амбразуру.

Клавдия Михайловна в прошлом была актрисой, правда, не очень известной. В тяжелые годы перестройки они с мужем уехали за границу. Муж хорошо зарабатывал, а Клавдия Михайловна работу не нашла и жила на полном содержании. У нее были домработница, водитель, личный косметолог, массажист и парикмахер. А потом муж умер, и она в уже преклонном возрасте вернулась на родину. Страну она, естественно, не узнала и к новой жизни оказалась не готова. Пока были деньги, Клавдия Михайловна приобрела шикарную квартиру, обставила ее по высшему разряду и жила себе припеваючи. Но рано или поздно все заканчивается, в том числе и деньги, тем более если новым поступлениям взяться неоткуда.

Пришла беда и к Клавдии Михайловне. Пенсию ей назначили минимальную, она же большую часть жизни не работала. Детей у нее не случилось, как и друзей, на которых можно было бы рассчитывать в трудную минуту. И пришлось госпоже Сорокиной продавать антиквариат, золотишко, старинные книги и иконы – в общем все то, что раньше без разбору покупалось.

И вот однажды, когда она влезла на стремянку, чтобы вытащить для продажи очередной том из раритетной коллекции, голова у нее закружилась, и она грохнулась вниз. Заработав таким образом жуткий перелом бедренного сустава, Клавдии Михайловне пришлось переступить через собственную гордыню и обратиться в орган социальной защиты населения. Кто только не побывал у нее из работников соцзащиты, и всеми она была недовольна. Наконец пришел черед Люси.

Неделю ходила Люся к старушке, и семь дней та измывалась над ней, как только могла.

Кашу ей приготовь, видишь ли, на молоке, а когда каша сварена, нет, нужно на воде! И плинтуса-то Люся плохо протерла, и тапки поставила не параллельно, и несколько хрустальных подвесок в люстре плохо блестят… Клавдия Михайловна выносила мозг бедной Люсе с удовольствием явной садистки. Она заставляла Люсю по нескольку раз бегать в магазин, каждый раз «забывая» какую-нибудь необходимую, очень-очень важную мелочь, без которой ей жизнь была не мила. Например, поменять белые яйца на коричневые. Купание Клавдии Михайловны превращалось просто в ад. Вода то холодная, то горячая, то мало набрано, то много. А потом брызги надо вытереть и кафельную плитку отполировать, чтобы не было пятен и разводов.

Сослуживицы Люси смотрели на нее сочувственно и боялись лишний раз спросить о скандальной подопечной.

Всех нуждающихся в ее помощи Людмила навещала до Клавдии Михайловны, потому что иначе она больше ни к кому не успела бы или же находилась бы в таком измученном состоянии, что ей самой требовалась помощь.

В один из дней Люся, как всегда, пришла к своей капризной подопечной и принялась за уборку, мытье, кормление. Правда, она себя очень плохо чувствовала, но, естественно, ничего об этом не говорила.

Клавдия Михайловна, как всегда, была в своем репертуаре, Люся, как всегда, сцепив зубы, терпела. Закончив дела, она попрощалась с хозяйкой дома и, не дождавшись ответа, вышла за дверь. Она вернулась домой и, чувствуя ломоту во всем теле, устало легла спать. Ночью раздался телефонный звонок. Еле-еле разлепив глаза, Люся с трудом встала, доволоклась до телефонного аппарата и сняла трубку, из которой послышался истеричный визг проклятой подопечной. Та приказным тоном, не допускающим возражений, велела несчастной Люсе срочно вернуться. Люся испугалась, решив, что старушке плохо с сердцем, кое-как оделась и бегом припустила назад.

Но в квартире обливающуюся липким горячечным потом Люсю встретила старуха, которую она до этого видела только в постели, подвела ее к подоконнику и величественно, словно Екатерина Вторая, стала тыкать указательным пальцем в белую поверхность.

– Что это, голубушка?

– Что именно? – не поняла Люся, облизывая сухие губы.

– Пыль, – уронила старушка с видом оскорбленной герцогини.

– Я… я бегом… почти от дома, я думала… я… – Люся внезапно почувствовала дикий приступ сердцебиения. А потом у нее резко потемнело в глазах, словно кто-то стукнул по голове, и она провалилась в черную бездну.

– Эй… ты слышишь? Эй… Господи, глаза-то откроешь? Как же так-то? Эй… Как тебя? Люся… – доносился до Людмилы женский голос, но ей было так хорошо в своем мягком оглушающем беспамятстве, что совершенно не хотелось приходить в себя и открывать глаза. Однако голос был весьма настойчивый, и ресницы Люси дрогнули.

– Клавдия Михайловна? Вы? Простите… – Люся не сразу узнала свою мучительницу.

Она с удивлением обнаружила, что лежит на огромной, высокой и, как оказалось, очень удобной кровати хозяйки. Сама Клавдия Михайловна стояла рядом, нагнувшись над Люсей, и тревожно ловила ее взгляд.

– Наконец-то очнулась! Господи боже мой, как я испугалась! Я явно перегнула палку, – повинилась пожилая женщина.

Люся была поражена, но отнюдь не словами бывшей актрисы погорелого театра, а совсем другим.

– Вы ходите? – Люся приподнялась и села на кровати. – А как же перелом шейки бедра?

– Да какой перелом? – махнула рукой Клавдия Михайловна. – Так… ушиб. Я же это… развлекалась так, над людьми измываясь… Мне ведь так одиноко, не с кем даже поговорить. А тут люди. А ты, Люсечка, самая терпеливая оказалась и самая интересная. Чудо-человек! Когда ты побледнела и упала, я страшно перепугалась. Подумала, что мне только трупа в квартире не хватает! Еще и в тюрьму сядешь на старости лет.

– Ну, вы и артистка! – покачала головой Люся, опуская ноги на пол.

– Хорошая, да? – оживилась бабка. – А меня в свое время не оценили!

С тех пор между Люсей и Клавдией Михайловной завязалась дружба, если такие отношения можно так назвать. Люся захаживала к ней по доброй воле раз-два в месяц и помогала, чем могла.