Степной ужас - Александр Бушков

Она лежала, оперевшись правым локтем на крыло, словно на мягкое одеяло (а ведь крыло – поверхность жесткая), подпирая ладошкой щеку. В этом не было ничего непристойного или хотя бы вульгарного, даже учитывая ее очень смелый по тем временам наряд – в такой непринужденной, естественной позе люди беззаботно лежат где-нибудь на пляже или на мягкой траве при поездке за город.

Вот именно, это ее платьице, даже на вид легонькое, как ситец, полностью открывавшее руки, круглые плечи и ножки… Совершенно неподходящий наряд для той погоды, что стояла за бортом. А стояла там лютая стужа, мы шли почти на потолке своей высоты, на восьми тысячах метров, на такой высоте гораздо холоднее, нежели на земле, а на земле ртуть упала ниже минус двадцати, так что за бортом не меньше минус сорока. Я сидел, упакованный по-зимнему – комбинезон на меху, унты, шлем с теплой подкладкой, толстые перчатки, и все равно лицо пощипывал морозец. А она, сразу видно, ничуть от холода не страдала, может быть, вообще его не чувствовала. Зябко было на нее смотреть, лежавшую посреди жуткого мороза в куцем легком платьице…

– Командир, видишь?! – воскликнул Гриша.

И тут же подключился штурман:

– Это что за девка?! Откуда взялась?!

Ага, мне нисколечко не мерещилось – ребята видели то же самое. Ну конечно, имели такую возможность – и Гриша в своей прозрачной башенке, и штурман в носовом фонаре. Это второй стрелок, отвечавший за нижнюю полусферу и смотревший из самолетного «брюха», никак не мог видеть крыльев. Он и подключился со вполне понятным недоумением:

– Вы о чем? Какая такая девка?

Я моментально принял решение – может быть, думалось мне потом, такая скоропалительность проистекала оттого, что уже встречался с Необычным в лице светящихся шаров. Просто-напросто рявкнул самым что ни на есть командным голосом:

– Прекратить болтовню! Всем полное молчание! Все в оба глаза смотрят по сторонам!

А что другое я еще мог сделать или приказать? Экипаж у меня был дисциплинированный, ребята моментально замолчали. Правда, сам я по-прежнему смотрел на нее во все глаза. Пилоту как раз нет никакой необходимости бдительно следить за воздухом – он большей частью смотрел только вперед да чуточку по сторонам. Сейчас и в этом не было никакой необходимости – я вел самолет привычно, не глядя ни на приборы, ни вперед, тело само все делало – тем более что и делать-то ничего не нужно было, лети себе по прямой с постоянной скоростью…

Судя по молчанию в наушниках, никто ее не видел, кроме нас. И немудрено – я шел замыкающим, крайним справа, так что правее не было никого…

Так что у меня была полная возможность таращиться на нее во все глаза, что я и делал. А она… Она, несомненно, была не полупрозрачным призраком, выглядела живой, вполне материальной. Помаргивала, временами чуть-чуть поворачивала голову. И тоже меня видела, никаких сомнений, нас разделяло метров пять, не больше, так что можно говорить со всей уверенностью. Я видел, как она дышит, глубоко и спокойно, как время от времени чуточку меняет позу.

Она посмотрела, казалось, прямо мне в глаза – и, озорно улыбнувшись, вдруг показала мне язык, как самая обыкновенная шаловливая девчонка. Это было так неожиданно, так буднично, так прозаично, что почему-то поразило меня более всего. Вот так вот взяла и показала язык. Как-то это не сочеталось с Необычайным – хотя какой из меня специалист по Необычайному… Светящиеся шары не в счет – там было совсем другое…

И я… Смешно, конечно, – боевой летчик, начинавший еще в финскую, целый капитан, наград прилично, хотя до Героя, о чем втайне мечтал, так и не дотянул… С другой стороны, было мне тогда от роду двадцать пять годочков, кровь играла, характер был шебутной. Короче, я тоже показал ей язык, еще качественнее, чем она мне.

Она это приняла, я бы сказал, весело. Переменила позу и, усевшись на крыле, словно на диване, обеими руками обхватив круглую коленку (опять-таки немыслимая поза, учитывая мороз за бортом, высоту, скорость), смотрела на меня все так же озорно. Подняла к губам руку ладонью вверх, легонько дунула, надувая розовые губки – этакий воздушный поцелуй. Передвинулась к задней кромке крыла – странно так передвинулась, абсолютно не шелохнувшись, помахала мне рукой, улыбаясь во весь рот…

И пропала. Вот только что была – и нету. Словно выключатель повернули. Шары исчезали с глаз точно так же. Странно, меня на миг охватила невероятная грусть оттого, что ее больше не было, но это тут же схлынуло напрочь…

Молчать я не мог. Сказал:

– Гриша, Веня! Вы ее видите?

– Пропала начисто, – сказал Гриша.

– Раз – и нету… – поддакнул штурман.

– Баба с возу – кобыле легче… – прокомментировал я.

– Да о чем вы?! – чуть ли не закричал второй стрелок.

Я ничего ему не ответил – не время и не место для долгих объяснений. Гриша со штурманом, очевидно, подумали то же самое, потому что промолчали. И я сказал самым что ни на есть твердым командирским голосом:

– Внимание, экипаж! Не расслабляться, ушки на макушке! Цель близко!

Цель и в самом деле была близко, и вскоре мы оказались над ней. И снова особенно рассказывать нечего: противозенитный маневр, выход на цель, бомбы с рождественскими пожеланиями технарей летят вниз, нагрянули «мессера», Рождество им было не Рождество, как и нам, завертелась карусель. Разве что на сей раз у нас, так уж свезло, не было ни сбитых, ни убитых, ни раненых. Благополучно вернулись на родной аэродром всем колхозом.

(Тогда вопрос этот так и не встал, но позже я задумался: а что, если это она нам такое наворожила? Или просто принесла удачу? Летчики, скажу по секрету, народец суеверный, в этом плане ничуть не уступает морякам. Только кто ж на этот вопрос ответит? Уж никак не я…)

Когда вернулись и узнали, что вылетать нам этой ночью больше точно не придется (а значит, и завтра весь день до вечера свободный), решили не просто устроить военный совет с обсуждением кое-каких подробностей, учитывая, какими оказались некоторые подробности боевого вылета, постановили устроить маленький тихий сабантуйчик – сна не было ни в одном глазу.

Нам такое было не впервой, поэтому к делу подошли привычно и обстоятельно – прихватили из столовой по полной тарелке второго (вообще-то этого не полагалось, но у Веньки были, скажем так, ну очень дружеские отношения с одной из подавальщиц. Самой там красивой, кстати, так что многие ему завидовали). Покрошили пайковой колбаски, шоколад выложили. Кроме наркомовских, у нас было в заначке пол-литра, так что получилось качественно. Закрылись в комнатке, где обитали вчетвером, разлили по первой – и тут же начались, будь это профсоюзное собрание, прения.

Естественно, первым делом разговор зашел о загадочной девушке, столь бесцеремонно и непринужденно усевшейся к нам на крыло (ну, от красивых девушек всякого можно ждать). Точнее, обстояло чуточку иначе: единственный из экипажа, кто ее не видел, второй стрелок Жора Михайлов, с ходу и настойчиво потребовал объяснений: что такое случилось в ночном небе, что мы все увидели?