Человек, который хотел всё исправить - Максим Дрончак

— Это кислота!

Люди в форме отпрянули и бросились в рассыпную. Швырнув баллон им в след, я упал на колени рядом с Бондом. Он лежал на спине, держась одной рукой за лицо. Сквозь пальцы донеслось злое:

— Ну, все, щенок! Ты меня достал! — и он попытался схватить меня второй рукой.

Увернувшись, я засунул пальцы в карман у него на груди и выгреб содержимое. Помимо ретенсера, в руке оказалась зажигалка и флешка. Не тратя время на сортировку добычи, вскочил и дернулся в сторону кабинки, которая светилась голубым светом в центре лаборатории. И все-таки Андрей Николаевич явно был когда-то хорошим солдатом. Настолько, что даже к этим годам сохранил былую силу и ловкость. Он успел схватить меня за ногу, и я с размаху растянулся на полу. Падая, больше всего испугался того, что выпущу ретенсер и уже не смогу найти его в темноте. Но пальцы не разжались, черный брелок вместе с другими находками остался в руке. Развернувшись, я два раза ударил Бонда свободной ногой, попав один раз по руке, второй раз снова по лицу. Это помогло — он отпустил меня. Однако за спиной у него уже появились отошедшие от первой атаки охранники. Дальнейшее длилось какие-то считанные мгновенья.

С пола мы поднялись практически синхронно. Я, одновременно разворачиваясь в сторону капсулы, а Бонд — стирая кровь с лица и помогая себе второй рукой. До стеклянной дверки я добежал, казалось, за два прыжка, несмотря на то, что до нее было метров десять. Мне не удалось затормозить, и я врезался в кабинку. И тут же сзади меня на меня навалился Андрей Николаевич. Схватив меня за волосы на затылке, он сильно ударил меня головой об твердое стекло. Из глаз посыпались искры, а уши заполнил пронзительный звон. Ничего не видя, я начал шарить правой рукой по дверце, пытаясь нащупать пульт. В этот момент тяжелый ботинок врезался мне в ногу сзади колена. Удар был сокрушительным, я буквально каждой клеткой тела ощутил боль, разошедшуюся от разрываемых связок. Но, даже падая, пытался найти кнопку. И мне это удалось. Скользнув по гладкому пластиковому кругляку, пальцы вдавили его в пульт. В этот момент Бонд еще раз ударил меня головой об дверцу. «Держись! Держись!» — закричал Голос. Вероятно, он все же обладал какими-то неизвестными мне возможностями, а может и нет, но в любом случае мне удалось остаться в сознании и после этого удара. Размазывая кровавый отпечаток собственного лица на стекле, я дотянулся до ручки и наконец позволил себе спокойно упасть, собственным телом отодвигая дверцу. Воротник на куртке натянулся и затрещал, сдавливая мне горло. Уже не обращая внимания на такие мелочи, я протянул руку с зажатым кулаком внутрь кабинки. Неоновая подсветка становилась все ярче, где-то под капсулой все громче нарастало гудение, переходя в шипение, а затем в пронзительный свист. Последнее, что мне удалось увидеть, это как раскрывается моя ладонь, как падают с нее флешка и зажигалка. И черный автомобильный брелок, словно царь горы, остается один. Но в это мгновенье появилась огромная волосатая рука, которая стремительно схватила меня за запястье. Просто удивительно, как быстро начинают двигаться люди в критические моменты. Не успела еще падающая зажигалка коснуться пола, а я уже отвел руку, одновременно сдвигая пальцы. И нажал на кнопку. Это не было сознательным действием. Это был бездумный рефлекс, инстинкт самосохранения, фол последней надежды. Последнее, что я услышал, был отчаянный вопль Голоса:

— Не нажима-а-й!

Мгновенно наступившая тишина обманчиво дала надежду, что не случится ничего плохого. Но, как и все прочее, продлилась она ровно один миг. Следом раздался оглушительный грохот. Вся центральная часть лаборатории взлетела вверх, утопая в огненной вспышке, разрушаясь на куски и смешиваясь в одну большую черную мешанину взрыва. Мгновенно оглохнув, и практически ослепнув, я все равно продолжал оставаться в сознании. Может быть вновь благодаря Голосу, только теперь это было не благом, а мукой. Я в полной мере прочувствовал всю силу взрыва. Как тело становится невесомым, подлетая к самому потолку, как ломаются кости по всей нижней части, как тысячи мельчайших раскаленных осколков сдирают кожу с лица. Вместе с огромной частью лаборатории я провалился вниз, в подземный гараж. И прекрасно чувствовал, как мое изломанное, изорванное тело падает на твердые острые куски бетона. И как сверху меня засыпает горящими частями техники, рассыпающимися обломками и осколками стекла…

В тот момент я умер. По крайней мере ни капли в этом не сомневался. Вокруг было темно, тихо и… Пусто, что ли? Не в том смысле, что я ничего не видел, не слышал и ни к чему не прикасался. Не было даже намеков на все эти чувства. Даже лишившись своего тела, тогда, после первой активации большого ретенсера, у меня было больше обратной связи с внешним миром. Сейчас же не было вообще ничего.

Но нет, как выяснилось, жизнь все еще продолжалась. Темнота, окружающая меня, начала постепенно рассеиваться и стало ясно, что это не мрак загробного мира, а плотное облако дыма и пыли. Мощные системы вентиляции гаражного помещения Корпуса разрывали это облако, истощали его, выбрасывали за стены. Словно колоссальных размеров организм пытался очиститься от внезапного загрязнения.

Слуха не было. Все звуки теперь превратились в один тихий-тихий звон, который одной нотой непрерывно звучал где-то прямо в мозгах. Так же я не ощущал ни запахов, ни вкуса. Зрение еще оставалось, но очень слабое: больших трудов стоило сфокусировать на каком-нибудь объекте. А вскоре стало очевидно, что вижу я только одним глазом — левым. Второй застилала пелена.

Я вдруг увидел Бонда. Вернее, только часть его. Перед самым моим лицом лежала белая, в бетонной пыли, рука со скрюченными пальцами. Чуть дальше — плечо и затылок с коротко стриженными волосами. Все остальное тело было погребено под тяжелым куском плиты. Не знаю к чему, но первая мысль, которая появилась в голове, это: как Андрею Николаевичу удалось так странно вывернуть руку?

Мне не удавалось двигать даже зрачком уцелевшего глаза, не говоря уже об остальном теле. Поэтому смотрел я только в одну точку: на мертвое тело, лежащее рядом, на куски бетона и на постепенно проявляющиеся контуры уцелевших автомобилей, которые стояли поодаль.

И тут пришла боль. Она появилась внезапно, охватив все тело. Это было странное чувство: казалось, каждый орган, каждая часть тела страдали по-разному и вместе с тем все это было одним большим клубком боли. Заторможенный мозг не успевал обрабатывать поступающие сигналы: дикая боль в ногах — скорее всего переломаны; тупая, но жгучая боль в правом плече; в груди страшно ломит; лицо горит. И все это нарастало и нарастало, превращаясь в адскую пытку. Но мое переломанное тело не смогло испустить даже слабый стон. Я ощущал, как сердце колотится из последних сил, все чаще сбиваясь с ритма. Возможно, какая-то конечность была оторвана, а может было множество рваных ран. Я не мог этого узнать, но крупицы логики и понимания мира, оставшиеся где-то в глубине сознания, подсказывали, что раны слишком серьезные. Тело теряло кровь, а вместе с ней уходила жизнь.

От одной из машин в дальнем углу гаража отделился силуэт и начал приближаться к горе обломков. Сгорая в огне собственной боли, я все еще оставался в сознании и наблюдал, как человек осторожно пробирается между кусками бетона. Он не пытался тушить горящие то тут, то там очаги пламени, не звонил по телефону, не искал раненных. Он четко шел туда, где лежал я. Подойдя к телу Бонда, человек склонился над ним, смахнул горку мелких осколков и несколько секунд смотрел на него. Затем повернулся ко мне, и я его сразу узнал. Это был Андрей Николаевич. Пихнув меня в плечо, он вытянул откуда-то из-под живота мою руку. Я видел, как он разжимал мои пальцы, по одному, пока ладонь не оказалась полностью раскрытой. На ней лежал черный брелок. Взяв его, Бонд поднял ретенсер над головой и принялся разглядывать.