Повелитель бурь - Андрей Воронин

Генерал перевел взгляд на вентиляционную отдушину под потолком. Решетка с отдушины была снята, и прямо под ней стояла табуретка. Получалось, что, пока мозг Федора Филипповича развлекался несложными логическими построениями, его оставшееся без присмотра тело действовало само по себе, стремясь пополнить запас канцерогенных веществ в легких.

Спичка стала припекать пальцы. Генерал перевернул ее огоньком кверху, чтобы медленнее горела, нерешительно потянулся к сигарете свободной рукой, а потом мысленно плюнул и погрузил кончик сигареты в пламя, которое уже начало судорожно подрагивать, готовясь погаснуть. Первая затяжка обрушилась на легкие, как коронный удар боксера-тяжеловеса. Федор Филиппович стерпел, не закашлялся, бросил горелую спичку в пепельницу и затянулся еще раз. У него закружилась голова, возникло знакомое чувство легкой эйфории, а вместе с ним — желание махнуть на все рукой.

Генерал придвинул к кухонному столу табурет и уселся на него — тяжело, по-стариковски. Рядом никого не было, и он мог позволить себе расслабиться, не разыгрывать бодрячка, которому все нипочем. В конце концов, иногда бывает даже приятно немного покряхтеть, поскрипеть суставами, пожалеть себя, пожаловаться на жизнь — хотя бы мысленно, не вслух. Увлекаться этим, конечно, не следует, но в небольших дозах жалость к себе бывает даже полезна — в точности, как змеиный яд.

Федор Филиппович вздохнул. Получается, что он, Федор Филиппович Потапчук, генерал ФСБ, профессионал и неглупый, в общем-то, человек, всю свою жизнь положил на защиту интересов отдельных людей, стоявших у руля. Как цепной пес, ей-богу… На кого науськали, того и порвал. При чем тут народ? Кому до него, до народа, дело?

Чтоб вам пусто было, сердито подумал Федор Филиппович, имея в виду аналитиков. Запустили ежа под череп, черти яйцеголовые! Сидят за своими компьютерами и занимаются интеллектуальной мастурбацией, одни неприятности от них. Они там сказочки сочиняют, вероятности подсчитывают, а ты изволь решать, как со всем этим быть.

Генерал подумал, как хорошо, что проблему стихийных бедствий они с Сиверовым успели обсудить только теоретически. Остановить Слепого, взявшего след, было бы не так-то просто. Глеб не служил за миску похлебки, а именно работал, оставляя за собой право решать, за какую работу браться, а за какую не стоит. Потапчук попытался припомнить хотя бы один случай, когда ему удалось вернуть своего секретного агента с полпути, заставить прервать начатое дело, но так ничего похожего и не припомнил. Слепой всегда действовал быстро и эффективно, не давая начальству времени передумать и отменить задание. Этот человек был последним аргументом, к которому Федор Филиппович прибегал в борьбе с беспределом. О, это был очень большой соблазн — шлепать мерзавцев одного за другим, как глиняных уток в тире, не считаясь с соображениями высокой политики и целесообразности, не вдаваясь в подробности закулисных игр и малопонятных государственных интересов. По большому счету, это ничего бы не изменило — Россия велика, и мерзавцев все равно до конца не перешлепаешь — зато генерал-майор Потапчук отвел бы, наконец, душу. Но это был чрезвычайно скользкий путь, и Федору Филипповичу не хотелось на старости лет на него становиться.

Поэтому оставалось только радоваться, что он не успел дать Глебу это последнее задание. Если бы Слепой занялся этим делом вплотную, засевший где-то в МЧС хитрец, научившийся повелевать стихиями и делать деньги из дождя, очень быстро оказался бы мертвым, и тогда Федор Филиппович наверняка имел бы неприятный разговор с руководством. Он не сильно боялся начальственного нагоняя, но все же… Уйти на пенсию по собственной воле и быть отправленным на покой насильно — разные вещи.

«Ну, и ладно, — подумал генерал — В конце концов, статистика, прогнозы всякие — это, как говорится, вилами по воде… Пока я не влез в это дело с головой, пока не поймал этого повелителя бурь за руку, можно делать вид, что его и вовсе нет на белом свете. Нету! Стихийные бедствия — это просто стихийные бедствия, и спроса с них никакого. Вон, даже богатые и продвинутые по части высоких технологий американцы не в состоянии предсказать свои торнадо. И достается же им от этих торнадо! И терпят, не жалуются, потому как на стихию жаловаться бессмысленно, и расследовать ее преступления — пустая трата времени… А то, что могут вытерпеть американцы, наши, русские люди вытерпят и подавно. Некоторые, конечно, при этом умрут, так что с того? Да обыкновенные автомобили каждый год уносят столько жизней, сколько никакому землетрясению и не снилось! Это что, тоже результат продуманной диверсионной деятельности? То-то и оно, что нет. Так что нечего, товарищ генерал, забивать себе голову сомнительной чепухой… Подумаешь, на Черноморском побережье Кавказа сель с горы сошел! Подумаешь, смыло несколько турбаз, разрушило пару поселков и унесло в море туристский автобус с людьми… Или два автобуса? Да какая разница, хоть пять автобусов! Людей у нас пока, слава богу, хватает, и автобусов тоже… Неприятно, конечно, но единственный способ бороться с подобными вещами — держать в узде журналистов, А то они совсем распоясались, управы на них нет. Их послушать, так мы через год все до единого вымрем — если не от радиации, то с голодухи или от чеченских фугасов…

Федор Филиппович потушил в пепельнице окурок, задумчиво поиграл пачкой, но сигарету так и не взял. Слабость, подумал он. Такие вот циничные рассуждения — первый признак слабости, неспособности повлиять на ситуацию.

Генерал встал, решительно сгреб со стола сигареты и вскарабкался на табуретку. У него мелькнула мысль, что он ведет себя смешно и, в общем-то, недостойно: по большому счету, сигареты следовало бы скомкать и выбросить в мусорное ведро. «А, чего там! — подумал он, заталкивая пачку в вентиляцию и устанавливая на место пыльную решетку. — Время красивых жестов давно прошло, а сигареты в мусорном ведре — это, как ни крути, именно красивый жест, и больше ничего. Моя работа вреднее никотина, алкоголя и наркотиков, вместе взятых. Вот выйду на пенсию, тогда и буду тренировать силу воли. Положу в карман пачку хороших сигарет — непременно открытую — и буду с ней повсюду ходить, друзей-пенсионеров угощать, а сам — ни-ни».

Он пальцами, без отвертки, заворачивал последний шуруп, когда лежавший на подоконнике телефон издал квакающую электронную трель. Генерал заторопился, через плечо косясь на черную трубку. Экранчик дисплея вспыхнул зеленым светом, на нем проступили черные цифры входящего номера. Федор Филиппович прищурился — зрение у него стало уже не то, что прежде, а очков под рукой не было. Номер показался ему незнакомым. Впрочем, он мог и ошибаться.

Начиная нервничать, генерал в сердцах хлопнул ладонью по головке шурупа, и тот легко вошел в разношенное, ставшее чересчур широким для него отверстие. Потапчук торопливо и неуклюже слез с табурета, быстро пересек кухню и взял с подоконника трубку. Номер на определителе действительно был ему незнаком, похоже, звонили из автомата. Потапчук очень не любил такие вот неожиданные, безымянные звонки: как правило, они не сулили ничего, кроме хлопот и неприятностей. Лучше всего, конечно, было сделать вид, что его нет дома, но ведь это могла звонить жена. Объясняйся с ней потом — где был, что делал, почему трубку не снял…