Земля Великого змея - Кирилл Кириллов

Полузатопленный, полусожженный город открывался как на ладони. Истапаланские бедняки, на лачуги которых пришелся основной удар учиненного мешиками потопа, копались в развалинах, извлекая из нанесенного ила какие-то тряпки и чудом уцелевшие кувшины. Слуги отмывали добротные особняки знати, устоявшие, но совершенно опустошенные мутными потоками. Больше всего людей копошилось у крепости, в центре которой возвышался дворец касика. Кажется, он почти не пострадал — только мусор от стен сгрести обратно в канал, и будет новее прежнего.

А что там в окнах? Вроде трапезничают. Желудок Мирослава, в котором со вчерашнего ужина не было маковой росинки, отозвался заливистой трелью. Воин нежно погладил его ладонью, но это не помогло, тем более что во дворец понесли новую перемену блюд. Да не просто так, на серебре, а с приправами и кореньями ароматными. И вина понесли ведро. Вот же нехристи поганые. Хотя вон, московские бояре хоть и крещеные, а курочкой с белыми хлебами да бражкой тож не брезгуют, когда у сиромах[40], без кола и двора, оставшихся после очередного пожара, животы под ребра подводит.

А это кто на трапезу прибыл? Очень интересно. Мирослав всмотрелся. Далековато, но даже без оптической трубы вполне различимы характерно круглые бока мешикской знати, прикрытые дорогими одеждами.

Эти-то поболе всех знают, что тут случилось, подумалось Мирославу — и рука сама потянулась к кинжалу. Сейчас бы сползти по нетолстому древесному стволу, под прикрытием кустов добежать до мостков, ведущих к построенным на воде кварталам, затаиться у опор — и когда посланцы Куаутемока рассядутся по лодкам…

Помыслы у Мирослава с делом надолго не расходились. Он ухватился за ветку и легко соскочил на землю. Похлопал руками по бокам, проверяя, не вывалится ли что на бегу, — и заскользил между кустами к берегу. Через пару сотен шагов он вышел к широкой мощеной дороге, кольцом охватывающей город и сбегающей к озеру. Наверное, она служила для переноски грузов, не проходящих по узким улочкам. Минуя каменоломню, где из глубин доносился стук молотков, и городскую свалку, над которой с пронзительными криками роились жирные, похожие на чаек птицы, дорога упиралась в грузовой причал. С виду пустой, но вряд ли оставленный совсем без присмотра. Просто караульные попрятались от жары. И в каменоломнях наверняка стража есть. Как ни крути, а путь у него один, через помойку, да и то саженей двести придется преодолевать по открытому месту. Можно, конечно, попробовать обойти город или дождаться темноты, но кто поручится, что мешики к тому времени не отчалят восвояси. Сейчас бы какого-нибудь заплутавшего касика в шапочке с ниспадающими на лицо перьями встретить, помечтал Мирослав, но вряд ли он в таких неприглядных местах гулять будет, да еще и без охраны. Эх, некогда думу думать!

Воин скинул короткую куртку дубленой кожи, стащил с плеч белую рубаху, скрутил и обвязал ее вокруг тела — ибо из-под куртки сильно торчала, а в буйстве зелени она слишком бросалась в глаза. Снова надел куртку и застегнул пару пуговиц. Поправил воротник и направился к дороге легким прогулочным шагом. Если кто издали заметит человека, перебегающего дорогу согнувшись и норовящего нырнуть в кусты, у него обязательно зародится подозрение. Ведь и лагерь испанцев близко, и вообще. А на идущего спокойным неторопливым шагом, будто так и надо, вряд ли внимание обратят, пусть даже он и одет непривычно.

Без приключений миновав просматриваемый участок, Мирослав перемахнул невысокий заборчик из массивных камней, огораживающих свалку. Поморщился от шибанувшей в нос вони. Жирная зеленая муха села на его запястье и принялась мыть лапки. Мирослав брезгливо смахнул мерзкое насекомое. Другая муха опустилась на плечо и тоже принялась мыть лапки. Воин щелчком отправил ее вслед за товаркой. Еще несколько мух приземлились на его колено. Одна попыталась устроиться на глазу и две на губах. Одним широким взмахом русич смел всю эту нечисть, но сотни других мух тут же попытались занять их место. Отмахнуться от этих так просто не получилось, а следом налетела еще одна волна насекомых. Они мгновенно залепили рот и глаза, полезли в нос, завозились в волосах. Во всем надо искать хорошее, думал он, отплевываясь, отхаркиваясь, отсмаркиваясь, — охранять это место никому и в голову не придет. Воин стащил с пояса рубашку и намотал ее на голову.

С накидкой на голове стало значительно легче, хотя мухи и продолжали со всех сторон атаковать открытые участки тела. Медом вам тут намазано, что ли, ворчал Мирослав, перебираясь через завалы отбросов и обломки мебели. Рубаха мешала смотреть, поэтому он часто спотыкался, ударялся о какие-то углы. Под ногами что-то противно расползалось и хлюпало.

Удар в макушку чем-то тяжелым и острым чуть не поверг его прямо в грязь. Еще один. Мирослав с трудом устоял на ногах и обернулся. Если бы не молниеносная реакция, он мог бы остаться без глаза, а так острый клюв лишь скользнул по щеке, оставив на ней красный, набухающий кровью рубец. Привлеченные белым цветом рубахи местные чайки решили попробовать ее и на вкус.

— Поди! — шикнул воин, стукнув чайку кулаком. Та отлетела с возмущенным криком, а на воина тут же навалилась другая и начала долбить затылок с настойчивостью рудокопа из Хумских[41]земель.

— Вот напасть, — пробормотал воин, сдернул с себя рубаху и хлестнул чайку тяжелым рукавом, сбив ее в грязь. Но видом поверженного врага он насладиться не успел, сонмы мух снова полезли в глаза, нос, рот. Маленькие острые лапки заскребли по свежей ране. Вот это было совсем ни к чему, занесут грязь, гноище пойдет, распухнет харя, аки луна в полнолуние. Вонючая чайка, обиженная на грубое обращение, уселась на плечо и долбанула клювом в ухо. Русич взвыл и попытался ухватить мерзкую птицу, но та вырвалась, оставив в его руке лишь несколько липких перьев. Вторая чайка атаковала его с другого бока, а за ней прилетела и третья, и четвертая. Гомон поднялся невообразимый.

Прижав рубаху к лицу и не обращая внимания на дождем сыпавшихся за ворот насекомых, отмахиваясь свободной рукой от наседающих пернатых, Мирослав почти на ощупь добрался до противоположного края свалки. Бросив рубаху, перевалился через ограду и затих в ее тени. Мухи и птицы как-то враз отстали, словно вокруг поля была проведена магическая черта, за которую этим мусорным демонам ходу не было.

Ничего себе, думал он, приходя в себя и восстанавливая дыхание. Иной час горячей сечи не отнимал столько сил и не оставлял на его теле столько ран. Щеку покарябали, еще шрам будет, ухо порвали, на маковке дырка небось. А как с этим в соленую воду лезть? Мирослав представил, как будет саднить раны попавшая в них соль из озера, и его передернуло.

Однако некогда разлеживаться. Отерев грязной ладонью кровь с лица, он побежал к каменоломням, забирая подальше от широких ворот и грунтовки, вливающейся в мощеную дорогу. По мере приближения к краю вырытого поколениями рабов глубокого котлована его раны начали все сильнее чесаться от пыли, облаком висевшей над разломом. Мирослав хотел обойти дыру в земле стороной, но не выдержал, подполз поближе к краю. Заглянул.