Долг оплачен - Татьяна Анина

Я заранее покраснела, потому что кого угодно, а Кешу я видеть не хотела. И так я надеялась, что его уволят. С другой стороны, кто будет увольнять специалиста из-за моей выходки. И зачем я вообще человеку желаю увольнения, когда он на своём месте.

Продолжила выкладывать новости, стараясь держать себя в руках, когда в кабинет вошёл Инокентий. Сесть нам предложено не было, так и стояли у стола начальника: я монотонно говорила о предстоящих делах, Кеша молчал.

— Извинись, Эмилия Романовна, перед Иннокентием за вчерашний розыгрыш, — велел Санчес.

— А что говорить? — буркнула я, продолжая зардеть.

— Скажи, что сожалеешь, что не хотела, — подсказывал сатир и наконец-то оторвался от монитора. Поднял на меня миндалевидные серо-зелёные глаза и завис.

Влюблённый мужчина, что ещё сказать. Любовался мной.

— Не капельки я не сожалею и очень этого хотела. Даже переживала, получится ли, — сообщила я и отвела от босса взгляд.

— Продолжаешь правду-матку рубить, — констатировал Санчес.

— Не стоит тебе поступать на юридический, — усмехнулся Кеша.

— Он приставал к тебе? Домогался? Пытался изнасиловать? — допытывался босс.

— Нет, он сказал, что вы будете это делать.

Нависла пауза. Александр Константинович вздохнул:

— Иннокентий, может, тебе тоже не стоило на юридический поступать?

Они тихо засмеялись.

— Где будет проходить консилиум? — взял себя в руки сатир.

— В среду, в конференц-зале на Первомайской двести три.

— Иннокентий, поедешь ты.

— Поешь на халяву, — шепнула я.

— Никакого панибратства и приколов на рабочем месте, Эмили! Иди, работай.

— Слушаюсь и повинуюсь, — обиделась я и вышла из кабинета.

***

— Вот прямо лопнуло? — выпучила глаза на парня в рабочем комбинезоне и кепке. Он принёс документы со склада и плитку молочного шоколада с орешками. Рассказывал мне водительские байки. Теперь о лопнувшем колесе.

— Да, — он был несказанно рад, что его лапша не падает с моих ушей. — Все подумали, что взрыв, пригнулись к земле…

Он замолчал, покосившись на дверь кабинета.

— Эмилия Романовна, — ревностно произнёс Александр Константинович. — Почему посторонние в приёмной?

— Документы из автопарка, — прокашлялся парень, натянул кепочку на глаза и шепнул мне. — Увидимся.

Убежал. А я, довольная до ушей, быстро спрятала шоколадку в ящик стола. Неизвестно, что хотел от меня Санчес. Уж если Лолиту шоколадом закармливали, то меня и подавно должны. Я же самая младшая работница в фирме, и бесстыже пользовалась своим обаянием. Можно кондитерскую открывать. В ящике, конфеты и плитки шоколада уже не помещались. Надо всё домой увести.

Санчес не брюзга. Думала, будет прессовать от ревности, а он опять мной любовался и усмехался. Стоял, сунув руки в карманы, и разглядывал, как я отщипываю кусочки шоколада в ящике и посылаю себе в рот.

— Мы идём на обед, не порти аппетит, — тихо, даже ласково сказал сатир.

Я и не думала сопротивляться его воле. Пошла в «домик», чтобы прихватить маленькую сумочку. Самостоятельно оплачу обед. Зашла в комнатку, а сатир за мной увязался. Мужчина встал за моей спиной, закрыл дверь.

Я замерла и напряглась. Взгляд метался от кухоньки к шкафу. Закрыться в санузле? Даже добежать не смогу.

Было мне жарко, потому что он точно на меня смотрел. Взгляд горячий, тяжёлый. Не знаю, как так получалось, но вспыхнувшие когда-то любовные чувства переплелись с отвращением и получилось что-то среднее. Я толком не понимала, что чувствую к Санчесу, но одно оставалось неизменным — он меня равнодушной не оставлял.

И вдруг прикосновения.

Он провёл широкой ладонью от моей головы по шее, а потом по спине. Меня это привело в трепет. Поскольку отшатываться было некуда, я стерпела. А пришлось именно терпеть, потому что будоражило очень сильно. И хотя поглаживание было достаточно ласковым, оно причиняло притупленную боль. Это было не физическое ощущение, а душевное. Ведь Анжелике все её мужчины тоже в любви признавались, а бросали беспощадно.

Я вся изогнулась и сквозь сжатые зубы прошипела:

— УК РФ статья сто тридцать один.

— Даже не пытаюсь тебя изнасиловать, — усмехнулся сатир. — Просто прикоснулся, за это не садят.

Мне в какой-то момент захотелось сатира взять за руку. Но я сдержалась. С трудом, потому что осознание того, что я его секретарша и, между прочим, насильно такой стала, боролось со страстным желанием быть рядом с сильным мужчиной.

— Давай поговорим, Солнце, — прошептал он мне почти в ухо, и трепет стал перерастать в дрожь. — Не бойся, — он прикоснулся к моим плечам, и я закрыла глаза. — Бабушке твоей обещал заботиться и опекать тебя. Только вот не знал, что бабушка с твоей матерью на ножах. Не рассказала она, что деньги на операцию нужны. Я бы сразу всё оплатил. И не пришлось бы тебе лезть на склад и за решёткой сидеть. Так что во всём, что случилось, виноват я. Не доглядел.

Мне нечего было сказать. Впервые со мной такое. Хотелось бы съязвить, но не получалось. И доброго слова подобрать не смогла. Я понимала, что он хочет. Понимала, на что сподвигает. Не просто отдаться, в этом проблем нет. Он хочет получить то, что получила Роза. Откровение, душу открытую. И в подтверждение моих слов он продолжил шептать:

— Спрашивала, почему назвал тебя улиткой? Спряталась в раковине и ничем не вытащить на свет.

Его ладони стали поглаживать мои плечи. И становилось невыносимо жарко, душно. Я задыхалась, стала тяжело дышать, чувствуя, что не выдержу этого напряжения. Появились мысли сбежать, закричать, позвать на помощь. Но в то же время я понимала, что нет смысла от себя бежать.

Всё кончено, я попалась.

Хочу всё ему отдать, а не могу. Не могу перебороть себя. Я загнанная рысь в тёмном густом лесу, забившаяся в нору и боящаяся нос показать наружу. Ну, или улитка.

— Всё будет хорошо, — сказал он, уже накреняясь над моим правым плечом. — Всё будет хорошо, моя девочка. Больше не нужно воевать, бороться, чтобы выжить, и закрываться не нужно. Ты не одна, ты можешь расслабиться.

Захотелось кричать, что мне плевать на социальный статус. Я хочу этого мужчину, смотреть ему в глаза, любоваться его строгими чертами лица и, упиваясь, слушать его голос.

И верить!

Верить, что всё будет хорошо, потому что в данный момент всё действительно хорошо. Мама лечится, благодаря ему, я не сижу в тюрьме, а устроена на работу. И он рядом, а это значит, я больше не накосячу.

В этот момент я понимала, что моя зона комфорта рушится. Троянский конь — Роза проникла на мою территорию, обнажилась и оказалась мужчиной, которого я отвергала. И у меня когда-то были причины это делать. А теперь нет. И от этого становилось страшно. Делать шаг навстречу. Поверить ему не могла, довериться почти невозможно.