Шаг за рубеж - Ксен Крас

Проклятый король с собой на войну брать не стал, но трехлетние и старше, которые могли держать оружие, пополняли ряды войска.

Дети выглядели настолько жутко, что Верд, к которому приставили для охраны не только живых, но и мертвых, дабы его покой ничто не омрачало и он чувствовал себя в полной безопасности, первую ночь страдал, нервничал, ворочался и лишь под утро сумел провалиться в сон.

Через несколько дней, когда отряд отправился, мертвых осталось всего десятка четыре-пять. Раял снова предложил приставить к другу молчаливую и трудноубиваемую охрану, и тот, не найдя причины отказать, был вынужден терпеть общество мертвецов снова и снова. Не признаваться же, право, после всего сказанного и радости от пробуждения дара, что мертвецы пугают не только Торджа и других рыцарей, но и всех нормальных людей!

– Разрешили. Но не для того, чтобы я мог себя обезопасить и защитить. Лишь затем, чтобы продемонстрировать мою свиту и, соответственно, мои таланты Его Высочеству. – Голос Раяла почти не изменился, однако Флейм чувствовал, что сосед зол. Пожалуй, впервые тот испытывал подобные эмоции.

– Ты не хочешь раскрывать дара? – понял приятеля Верд.

– Разумеется, у меня нет подобного желания! – Глейгрим чуть повысил тон, однако незамедлительно взял себя в руки. – Я читал много историй, в которых к тем, кто обладает каким-либо даром, пусть он нацелен лишь на благо и безобиден, относились… по-особенному. Я могу представить, что будет, когда узнают о моем. И да, милорд Верд, я также испытываю страх, я в самом деле обладаю способностью к этому. Бояться могут все люди и животные, это нормально и заложено в нас. Если бы мы никогда не чувствовали страха, то давно бы перебили друг друга и умерли от разнообразных болезней, встреч с диким зверьем, штормов или прыжков с высоты. Страх продлевает жизнь. Потому-то у меня нет желания оставаться без моих слуг. В конце концов, они – моя безопасность.

– Мне кажется, или ты слишком привязался к этим мертвым и не думаешь, что, кроме них, тебя есть кому защитить? Или ты уже не доверяешь живым? – Лорд Флейм испытал даже некоторую обиду – он-то находился на стороне живых и не понимал, как какой-то кусок гниющего мяса, да еще и относящийся ранее к простолюдинам, может вдруг оказаться лучше и надежнее его, лорда!

– Да, ты прав, я чрезмерно прикипел к моим созданиям. Я осознаю это и принимаю. Однако же я понимаю, что они не позволят причинить мне вред, их не подкупят и не вынудят угрозами предать меня. Я знаю, что мертвые – мои верные соратники и пойдут за мной вне зависимости от слухов, они защитят мою семью, мою дочь…

– У тебя родилась дочь? – Представить Раяла отцом не так уж сложно, но дочери… Почему-то эта мысль поначалу вызвала улыбку и даже смех, но после Верд вспомнил про Олиру и тут же перестал скалиться – женщины семейства Глейгрим порой становились пострашнее мужчин. Интересно, а Олира все еще в Оффелхолле? Не вернулась ли она к своему ненавистному и скучному супругу? Может быть, она любопытствовала, как дела у бывшего пленника ее семьи? – Ты не говорил. По крайней мере, письмо мне не приходило. Поздравляю, друг! Это прекрасная новость!

– Я пока не стал никого оповещать – война. И рассказывать лишний раз о моей слабости я не желаю. Теперь я бы не хотел распространяться еще более, ведь милорд Зейир Флейм еще не пойман, а значит, пока ничего не закончено.

– Зря ты это. Очень зря! Рядом с тобой есть люди, нормальные, живые, которые о тебе заботятся, и не стоит об этом забывать. Ты изменился с нашей последней встречи, я и не думал, что ты можешь помешаться на своем даре. Смотри на жизнь проще, Раял. И прекрати ограждаться от людей и общения, одиночество еще никому не шло на пользу, а быть с ними, – мужчина ткнул пальцем в сторону одного из молчавших пробужденных соседом воинов, – еще и большую часть времени – плохо. Ты потеряешь себя и превратишься в собственную тень. Тебе хочется быть тенью?

– Разумеется, нет. Ты прав – мне стоит меньше времени проводить в кругу мертвецов, но… Я все еще не могу избавиться от чувства защищенности, которое преследует меня, пока они рядом. Этот дар придает мне уверенности в новом дне.

– А больше этой уверенности должны придавать Эйджлессы, Андерхэды и другие твои вассалы. Да хоть я, в конце концов! Я особенно. Нет, право, Раял, я был поражен увидеть в тебе такие изменения! Ты не разучился думать, но ведешь себя как болван. Озабоченный одной навязчивой идеей, упрямый, ничего не видящий перед собой осел и болван! Не понимаю…

– А у тебя, милорд Верд, все чаще случаются вспышки гнева или тоски. Твое настроение меняется из-за ерунды, как пламя свечи от дуновения ветра. Если ты распаляешься, то долго не можешь остановиться, а порой ты лишь пускаешь во все стороны искры недовольства, и более ничего не происходит.

– Я не понимаю, ты сейчас пытаешься меня обидеть или похвалить? – Верд посмотрел на пламя костра, у которого они сидели. Кроме них, вокруг не было никого: сына Дарона перестали пускать к общим кострам после того, как пламя принялось реагировать на малейшие изменения в душевном равновесии Флейма и потянулось к нелестно высказавшемуся относительно Верда сиру.

Флейм пытался объяснять, что не причинит никому вреда, но ему не поверили. Так повелось, что на вечерних привалах в отдалении разводили костер для двух лордов-врагов, отделившихся от остальных – один по доброй воле, а второй нет. Со временем этот костер стали звать Костром Избранников, а чуть погодя и Костром Изгнанников. Разводить его присуждали как наказание тому, кто более всего провинился в походе, или тому, кто проиграл на дневном привале в кости.

– Я лишь хочу сказать, что и ты сильно изменился. Тебя уравновешивает то, что ты обрел уверенность в себе и узнал себе цену…

– Я узнал?! Да я всегда это знал! – возмутился Верд, а его собеседник, не подумав извиниться, продолжил говорить:

– И я полагаю, что дар влияет в том числе и на некоторые черты характера. Быть может, со временем это сгладится, а быть может – лишь усилится. Я не нашел на этот счет почти ничего и потому могу лишь предполагать.

У Костра Изгнанников разговоры велись каждый вечер, но этот запомнился лорду Флейму наиболее всего. Он и сам замечал, что порой неразумно реагирует, бывало, что за час его настрой менялся на прямо противоположный. Сын Дарона начал