Черные яйца - Виктор Беньковский

То, о чем подумали ребятишки, было яснее ясного. За стукачей держат.

Похоже, о том же подумал и Огурцов, потому как ухмыльнулся.

— Прямо как Ленин, — заметил он.

— Ну раз вы не пьете и не пыхаете, господа хорошие, — сказал Полянский, — то не обессудьте. — Где там наша сумка заветная?

К концу концерта на кухне уже было не протолкнуться. Малолетних непьющих хиппи вытеснили настоящие матерые ценители русского рока.

Малолетние непьющие хиппи вышли на улицу.

— Ну как тебе? — спросил Костя-Зверь, высокий, самый старший из троицы малолетних непьющих хиппи у Юрки Мишунина — бас-гитариста группы «Кривое Зеркало», известной в узких кругах Веселого Поселка. Костя-Зверь играл в этой группе на барабанах, а Дима-Дохлый, третий в компании малолетних непьющих хиппи — на гитаре.

— Говно, — сказал Мишунин. — Мы круче.

— Это ясно, протянул Костя-Зверь. — Только, как бы раскрутиться?

— А черт его знает. Лекову этому повезло просто. Оказался, как говорят, в нужное время в нужном месте.

— Да-а… Везет же некоторым. А мы — что? Так и будем по подвалам колбаситься?

Дима-Дохлый тяжело вздохнул. Осенний призыв на полную катушку идет. Со дня на день могут повесточку принести — очередную. Уже не раз приносили бумажки эти отвратительные — но удавалось как-то и Костьке, и Юрке и Димке не входить в прямой контакт с эмиссарами районных военкоматов. Но, ведь, это дело случая. Могут и выследить. Сунуть в руки, заставить расписаться… Могут и просто на улице прихватить. И все — тогда, прощай рок-н-ролл. На два года в армию. Два года — это же целая жизнь. Все за два года изменится, мода другая придет, девчонки знакомые замуж повыскакивают. Все с нуля начинать придется. Да ладно — девчонки. А если в Афган загребут — что тогда?

— Не будем м ыпо подвалам, — продолжил Мишунин. — Мы всех их уберем. И Лекова этого, и Григоровича, и весь рок-клуб замшелый. Главное — дело делать. Не падать духом. Точно, Костька?

— Точняк, ответил Костя-Зверь. Прорвемся, ребята.

— Ну как тебе? — спросил Лео Маркизу, сосредоточенно продавливая пробку внутрь бутылки.

— А что, нештяк, — Маркизу качнуло, — Ох, и накурено тут, дышать нечем.

— Щас поправимся, — пробурчал Лео.

— На, не мудохайся, — Маркиза протянула ему ключ. — Блин! — взъярилась она вдруг на высокого светловолосого бородача. — Смотреть надо. На ногу мне наступил. — Слышь, Лео. Что за хрень сегодня, не врублюсь. С утра уже в пятый раз — на ногу мне наступают. На левую.

— Пардон, — сказал было Царев, но Маркиза уже, похоже, забыла о нем.

— Не, ну ты скажи мне, в самом деле, ты в таких делах сечешь, что за хрень? — допытывалась она у Лео.

— Карма это, — замогильным голосом отозвался тот. — Держи. — Он протянул ей бутылку. — Скорректируй.

— Чего скорректировать, — не поняла Маркиза.

— Ее.

— Кого ее?

— Карму, — выдержав паузу торжественно возгласил Лео.

Маркиза фыркнула.

— Да пошел ты.

Лео сделал глоток из бутылки, словно желая проверить, хорошо ли он пропихнул пробку. Проверкой он был удовлетворен и, хотел было протянуть бутылку Маркизе, но замер, пристально глядя ей в лицо.

— Вот видишь, — через несколько секунд произнес он назидательно. — А ты говоришь — «пошел»… Захотела — и скорректировалось ведь!

По лицу Маркизы блуждала блаженная улыбка.

— Ну как, — продолжал Лео. — Что-нибудь открылось?

— Э-э-э, — пропела Маркиза, закатив глаза. На носу у нее выступила капелька пота.

— Молодец, — похвалил ее Лео. — Я не ожидал, что ты такая способная.

Огурцов, по своему обыкновению, заснувший на корточках, и прижавшись к стене, чтобы его случайно не затоптали, вдруг встрепенулся, резко поднялся на ноги и задел Лео плечом. Того качнуло и, благодаря этому он посмотрел на Маркизу с другого ракурса.

Этот, новый ракурс открыл для него новые способы корректировки кармы.

Широкая, как лопата, рука парня со странным прозвищем «Ихтиандр» — Лео был с ним шапочно знаком — гладила маленькую аккуратную попку Маркизы, толстые пальцы скользили по шву джинсов, разрезающему на две равные половинки самую соблазнительную с виду часть тела искательницы истины.

— А Леков все еще играет? — заплетающимся языком спросил Огурцов.

И, окинув взглядом помещение крохотной кухни, сам себе ответил:

— Не играет. Все уже здесь. Опять я все проспал.

— Играет, играет, — успокоил его Полянский. — А настоящие ценители всегда в буфете сидят. Только публика-дура в зале. Ты что, никогда Ваську не слышал?

— Я хочу, — с трудом вымолвил Огурцов. — Хочу но-о-овые пес… Пес… Ни…

— Да нет, — вмешался Царев. — Там тишина полная.

— Я, все-таки… Позвольте, господа…

Огурцов протиснулся между замершим с бутылкой в руке Лео и окончательно впавшей в мистический транс Маркизой, споткнулся в коридоре о тело храпевшего на полу Шапошникова и вошел в «концертную комнату».

Видимо, гастроли в компании с Лукашиной и Григоровичем, действительно, сильно подействовали на психику Василька Лекова. Причем, непонятно, хорошо ли подействовали, или не очень.

Васлек играл — играл непривычно тихо, нежно перебирая струны и пел длинную — даже включившись на середине, не слыша начала можно было с уверенностью сказать, что очень длинную песню — русский мотив, повторения слов — кажется, песня могла продолжаться до бесконечности. Пел, словно былину рассказывал.

Волосы Лекова были заплетены в несколько длинных косичек, перехвачены цветастой повязкой. Он был одет в белую рубаху с вышивкой, черные джинсы и какое-то подобие не то лаптей, не то мокасинов.

В такт по-хорошему заунывной песни позвякивал медный колокольчик, висевший на веревочке, перехватывающей запястье его правой руки.

— …вот и все, Ванюша, — наконец, закончил Леков.

— Все, ребята, все, вам же сказали, — замахал руками вскочившийс пола Яша Куманский. — Все, концерт окончен. Артист устал.

Куманский начал производить руками пассы, удивиетльно похожие на движения птичницы, сгоняющей гусей с чужого огорода.

Разношерстная публика послушно потянулась в коридор. Журналист Куманский пользовался в музыкальной среде большим авторитетом.

Огурцов стоял, прижавшись к стене — его действия Куманского не касались, он был здесь своим человеком и с удивлением думал о том, как влияет содержание песни и ее мелодика на поведение окружающих. Лекова понесло в славянские дела — и тут же пошли ассоциации с гусями. А гусь, поддревним поверьям — птица мистическая. Из царства мертвых прилетает и туда же возвращается. Когда зима настает. А сейчас, как раз, поздняя осень.