Пропавшая - Майкл Роботэм

– Так-так, мальчик, как тебя зовут?

– Люк.

– Ты здесь отдыхаешь, Люк?

– Нет, я здесь с мамой.

Все засмеялись, а Люк нахмурился. Он не понимал, почему вокруг смеются.

– Зачем ты сюда вышел, Люк?

– Я хочу спеть песню.

– И что ты будешь петь?

– Не знаю.

Все снова засмеялись. Я на его месте умер бы, но Люк только стоял и таращился, загипнотизированный толпой. Даже когда Даж стащила его со сцены и все зааплодировали, Люк не помахал и не отреагировал. Он просто смотрел.

Джо продолжает рыться в содержимом моего бумажника.

– Каждый оставляет след, – говорит он. – Это не только обрывки бумаги и фотографии. Это еще и впечатление, которое мы производим на людей, и наше взаимодействие с миром. – Он поворачивается и смотрит направо. – Возьмем вот ту парочку.

Мужчина и женщина заказывают обед. На нем спортивный свитер, а на ней классическая юбка и кашемировый джемпер.

– Обратите внимание: он не смотрит на официанта, когда тот рассказывает о фирменных блюдах. Он смотрит вниз и притворяется, будто читает меню. А вот его спутница – другое дело. Наклонилась вперед, локти на столе, лицо на ладонях. Ей интересно каждое слово официанта.

– Она с ним заигрывает.

– Думаете? Взгляните-ка на ее ноги.

Нога женщины, освободившись от обуви, поглаживает ногу мужчины. Она его дразнит. Хочет, чтобы он расслабился.

– Всегда важно видеть полную картину, – говорит Джо. – Я знаю, что вы многого не помните – по крайней мере, пока. Поэтому вы должны записывать или запоминать внезапные проблески, образы, слова, лица – все, что придет на ум. Сейчас в них нет смысла, но когда-нибудь он появится.

Подходит официантка с тарелкой сардин.

– Это подарок от нашего шеф-повара, – говорит она. Я поднимаю стакан, повернувшись в сторону Альберто, стоящего на пороге кухни. Он бьет себя кулаком в грудь, как гладиатор.

Слизывая с пальцев масло от рыбы, Джо рассуждает о том, откуда мог взяться купальник. Когда Микки пропала, на ней было совсем немного одежды, а ее полотенце стало самой важной уликой против Говарда.

В каждом расследовании бывает прорыв: свидетель или улика, которые превращают теорию в факт. В случае с Микки таковым стало ее полосатое полотенце. Женшина, выгуливавшая собаку, нашла его на кладбише Ист-Финчли. Оно было пропитано кровью, и на нем остались следы рвоты и краски для волос. У Говарда не было алиби на время исчезновения Микки, а в последующие дни он работал на кладбище.

Исследование показало, что кровь была той же группы, что и у Микки (и еще у семи процентов населения): вторая, резус отрицательный. ДНК-тесты дали положительный результат.

Я без колебаний распорядился обыскать цветочные клумбы и свежие могилы. Мы использовали радары; несколько гусеничных экскаваторов и десятки полицейских с лопатами и решетчатыми ситами фут за футом выкапывали и просеивали почву.

Кэмпбелл, естественно, был вне себя от ярости.

– Вы раскапываете кладбище, черт возьми! – орал он. Мне пришлось держать трубку в шести дюймах от уха.

Я тяжело вздохнул:

– Я провожу выборочный осмотр, сэр. У нас есть журнал регистрации, где отмечены свежие могилы. Если что-то вызывает подозрения, это подлежит обследованию.

– А что надгробия?

– Мы стараемся их не трогать.

Кэмпбелл принялся перечислять всех тех, чье разрешение необходимо для проведения эксгумации, включая главного судью графства, главного смотрителя кладбищ и главного медицинского офицера Совета Вестминстера.

– Мы не вытаскиваем тела и ничего не крадем, – заверил я его.

К тому времени было уже перерыто восемьдесят футов клумб. Бордюрные камни были свалены у стен, почва перекатывалась грязными комками.

За два месяца до того Говард помогал высаживать здесь растения для выставки «Вестминстер в цвету»

Были разрыты еще двадцать два участка на территории кладбища. Хотя кладбище кажется прекрасным местом для того, чтобы спрятать труп, сделать это не так-то легко. Во-первых, зарывать надо таким образом, чтобы никто не заметил, то есть лучше всего ночью. И совершенно не важно, верите вы в привидения или нет, не многие люди чувствуют себя комфортно на кладбище после захода солнца.

Раскопки проходили втайне от прессы, но я понимал, что так будет недолго. Наверное, кто-то позвонил Рэйчел, и она примчалась на кладбище в первый же день. Двоим полицейским пришлось удерживать ее за заградительной лентой. Она билась у них в руках, умоляя позволить ей пройти.

– Это Микки? – закричала она, увидев меня. Я отвел ее в сторону и попытался успокоить.

– Мы пока не знаем.

– Вы что-то нашли?

– Полотенце.

– Полотенце Микки?

– Мы не можем сказать, пока…

– Это полотенце Микки?

Она прочитала ответ в моих глазах и, вырвавшись, побежала к только что выкопанной траншее. Я догнал ее на самом краю и удерживал, обхватив за талию. Она кричала, вытянув вперед руки, и, казалось, хотела броситься вниз. Я не мог сказать ей ничего утешительного – ничего такого, что могло утешить ее хотя бы в будущем.

Потом мы ждали, когда полицейская машина заберет ее домой. Мы сидели возле часовни на каменной скамье под доской объявлений, на которой висел плакат, гласивший: «Дети – надежда мира».

Только где? Покажите мне! Вы можете о них мечтать, беспокоиться о них, любить их всем своим существом, но вы не можете их защитить. Время, случай и чужая злоба все равно вас одолеют.

Где-то на кухне ресторана падает на пол поднос с бокалами. Посетители мгновенно стихают, возможно из сочувствия, потом их разговор продолжается. Джо смотрит прямо перед собой, все так же невозмутимо. Он говорит, что это маска Паркинсона, но мне кажется, ему нравится казаться таким непроницаемым.

– А при чем здесь краска для волос? – спрашивает он.

– О чем вы?

– Вы сказали, что на ее полотенце были следы краски. Если Говард похитил Микки с лестницы и убил ее у себя в квартире, зачем ему понадобилось красить ей волосы?

Он прав. Но пятна могли появиться и раньше. Рэйчел могла красить волосы. Я ее не спрашивал. Джо откладывает этот вопрос для последующего рассмотрения.

Принесли мой обед, но я совсем не хочу есть. Это из-за морфина: он убивает аппетит. Я наматываю спагетти на вилку и кладу ее на тарелку.

Джо подливает вина в бокал.

– Вы говорите, что сомневались насчет Говарда. Почему?

– Как ни странно, из-за того, что вы мне однажды сказали. Когда мы познакомились и я расследовал убийство Кэтрин Макбрайд, вы нарисовали мне портрет ее убийцы.