Когда все возможно - Элизабет Страут

А года через два — о, за это время Дэвид успел привести к ним немало самых разных женщин, но она, Шелли, не намерена сейчас углубляться в детали, потому что дело отнюдь не в этих многочисленных женщинах — появилась Энни. Энни Эплби. Она-то и была главной в этой истории. Шелли выпрямилась, потом слегка наклонилась к Дотти и сказала: «Энни действительно была особенной».

И Дотти ничего не оставалось, как выслушать характеристику Энни.

«Главное в ней, — вещала Шелли, — это, во-первых, ее рост. Поймите, она ведь действительно очень высокая. Около шести футов! И очень худая, что еще больше прибавляет ей роста. И у нее длинные темные волнистые волосы, почти курчавые — я, честно говоря, думаю, что в ней смешалось несколько разных кровей и у нее есть предки не только среди североамериканских индейцев. Она ведь родом из штата Мэн. Но лицо у нее было прелестное, просто прелестное — тонкие черты, голубые глаза и… как бы получше выразиться? В общем, даже просто смотреть на нее было приятно и радостно. Она любила всё и всех. И когда Дэвид впервые привел ее к нам…»

Дотти спросила, как они познакомились.

У Шелли на щеках вспыхнул румянец. «Ох, Ричард убьет меня за то, что я вам все рассказала, но Энни была пациенткой Дэвида. Он запросто мог тогда потерять лицензию, но он поступил достаточно умно, заявив, что больше не может быть ее лечащим врачом… Понимаете, такое иногда случается между врачом и пациенткой, вот и с ними случилось, а он еще и к нам ее привел… хотя все это надо было хранить в строгой тайне… В общем, они придумали целую историю о том, как им случайно удалось познакомиться: якобы мать Энни знала Дэвида еще по колледжу, хотя уж это, ей-богу, полнейшая чушь. Ее родители были фермерами в штате Мэн, картошку выращивали. Но Энни с шестнадцати лет чувствовала себя актрисой, а однажды взяла да и уехала из дома. Родителям, похоже, до намерений дочери никакого дела не было. Энни была на двадцать семь лет моложе Дэвида, но для них это абсолютно никакого значения не имело. Они были действительно очень счастливы. Даже находиться с ними рядом было необычайно приятно».

Шелли помолчала, покусала губу. Ее волосы — в данный момент она была светлой блондинкой с этаким странным земляничным оттенком, хотя раньше явно была рыжей — начинали редеть, что часто случается с пожилыми женщинами, поэтому она сделала себе «соответствующую возрасту» стрижку (именно это выражение пришло Дотти на ум): короткий «боб», спереди чуть выше линии подбородка. В целом, пожалуй, в облике Шелли теперь не осталось ровным счетом ничего привлекательного и уж тем более вызывающего. Дотти показалось, что ничего такого в ее облике и не было никогда.

«А знаете, — сказала вдруг Шелли, — Ричард ведь вовсе не был уверен, что ему так уж хочется переезжать на озеро».

Дотти удивленно подняла брови. Она всегда считала жителей восточного побережья достаточно разговорчивыми, и их вовсе не нужно дополнительно поощрять и подталкивать — в отличие, кстати, от жителей Среднего Запада, из которых обычно и лишнего слова не вытянешь. Несдержанность здесь была не в цене.

«Но это уже совсем другая история, — заметив ее удивление, прибавила Шелли. — По крайней мере отчасти».

По непонятной причине — она, во всяком случае, так и не поняла, почему это произошло, может, просто на лиственничный пол так легли косые солнечные лучи — Дотти вдруг вспомнилось лето, когда ее, еще совсем маленькую, на несколько недель отправили в город Ханнибал, штат Миссури, к престарелой родственнице, совершенно ей не знакомой. Дотти ехала туда одна — ее обожаемый старший брат Абель сумел получить в местном театре работу в качестве билетера и остался дома, — и эта самостоятельная поездка очень ее страшила. Но она, как и все дети, привыкшие к лишениям, мало что понимала и предпочитала делать то, что ей велят. Почему ее не смогла взять к себе славная тетя Эдна, как это часто бывало раньше, Дотти и по сей день не знала. Из той поездки в Ханнибал она привезла с собой одно-единственное воспоминание: о статье из «Ридерз Дайджест», стопки которого лежали вместе со стопками других столь же бессмысленных журналов на пыльном подоконнике в доме ее родственницы. В этой статье рассказывалась история женщины, муж которой служил в армии и был послан в Корею. А его жена — та самая женщина, что и написала эту статью — по-прежнему жила с детьми в Соединенных Штатах, растила малышей и с нетерпением ждала писем от мужа. Он наконец вернулся домой, и целый год все были очень счастливы, но однажды, когда супруг этой женщины был на работе, а дети — в школе, в дверь их дома кто-то постучался. На пороге стояла маленькая кореянка с ребенком на руках. Дотти, читая статью, находилась в столь нежном возрасте, когда от сильных переживаний ее наивное сердечко готово было выпрыгнуть из груди, хотя она уже успела кое-что узнать о жизни, а, точнее, успела впитать кое-какие сведения, ибо люди сперва все впитывают, а уж потом чему-то учатся, если, конечно, вообще способны чему-то учиться. Так вот, Дотти была в том самом возрасте, когда у нее от волнения комок стоял в горле, стоило ей представить себе, как та женщина открыла дверь и обнаружила на пороге кореянку. Муж сразу во всем признался. Он искренне сожалел, что доставил жене столько горьких переживаний. Однако было решено, что он со своей верной женой разведется, женится на той кореянке, и они будут вместе воспитывать рожденного ею младенца; а верная жена, хоть сердце ее и было разбито, стала им всячески помогать. Она разрешала своим детям ходить в гости к отцу и его новой жене, давала этой молодой женщине множество различных советов, помогла ей поступить на курсы английского языка, а когда ее муж внезапно умер, то первая жена взяла к себе в дом и молодую кореянку, и ее ребенка, помогла им встать на ноги и обзавестись собственным жильем, а потом они от нее съехали и как-то устроили свою жизнь. Но даже и тогда — в то время она уже написала эту статью — женщина продолжала им помогать: помогла, например, ребенку кореянки поступить в колледж и благополучно его окончить. В общем, это была самая обыкновенная рождественская история, однако на Дотти она произвела необычайно сильное впечатление. Девочка молча обливалась слезами, орошая ими страницы журнала. Эта благородная женщина, преданная мужем и обладавшая таким большим сердцем, стала для Дотти настоящей героиней. Эта женщина была способна простить всех на свете.

Когда же и у самой Дотти беда неожиданно постучалась в дверь, ей, естественно, сразу вспомнилась та история. Вот тогда она впервые по-настоящему поняла, что на самом деле каждый вынужден сам решать, как ему жить дальше.

* * *

Шелли Смол с несчастным видом сидела в кресле и смотрела в пол, так что Дотти решилась спросить:

— А где находится ваш дом, Шелли?

— В штате Нью-Гэмпшир, на одном из озер. — Шелли заметно оживилась и села прямее. — Мы много лет назад его купили. Тогда это был небольшой, но совершенно очаровательный коттедж, и мы обычно ездили туда на выходные. Я обожала это чудесное место. Особенно я любила смотреть, как меняется цвет воды в зависимости от цвета неба. А в апреле там расцветали лавровые деревья, и как же это было прекрасно! Мне так хотелось поселиться там насовсем, когда мой муж выйдет на пенсию…