Город Призраков - Ольга Гребнева

Чезаре, смотревший на призрака глазами ребёнка, которому рассказывают страшную сказку, прервал неожиданно попавшей в точку репликой:

— Но ведь это была ложь? На самом деле Крауш не задумывал ничего против Вилренга?

— Ты-то откуда знаешь? — поднял бровь Влад.

— Дык он же у нас маг и оборотень, — фыркнул Арман. — Почему б ещё и прорицателем не заделаться?

Мальчишка обернулся к наёмнику, сжимая кулаки и начиная приподниматься со скамейки:

— Да пошёл ты!!!

Влад одёрнул Чезаре за рукав, внутренне в который раз проклиная необходимость выступать в роли миротворца.

— Хватит уже! — рявкнул он своим фирменным сержантским тоном, в ответ на который наёмник только ухмыльнулся, а лучник вообще не прореагировал, продолжая упорно стремиться в драку.

Как ни удивительно, но разгоревшуюся на пустом месте ссору умудрился остановить архивариус. Его нечеловеческий смех, шуршащий прошлогодними сухими листьями, заполонил комнату, заставив людей неуютно поёжиться и отвлечься от собственных разборок. Все трое оглянулись на Дэреша. Он посмеивался, кривя тонкие губы, а неживые хитрюще-насмешливые глаза наблюдали за троицей с крайне ироничным выражением.

— Люди… — он остановился, выделяя интонацией это слово, — как вы собираетесь отыскать истину и достичь своей цели, если не можете договориться между собой? Смеш-ш-шно…

В первую секунду никто не нашёлся, что возразить, потому как призрак действительно указал на самое слабое место отряда. Но Чезаре тут же уцепился за другое слово, если уж не мог оспорить основной смысл фразы:

— Ты так говоришь о людях, словно сам никогда не был человеком!

Смех нежити резко оборвался, Дэреш отвернулся в сторону, начал переберирать пальцами странички книги, лежащей на бюро, не глядя в неё.

— Я был единственным человеком в Ликане. — Сделал ударение на слове «человек». — Но сейчас мы говорим не об этом!

* * *

— Не могу поверить… — молодой монарх действительно пребывал в шоке. Не каждый день узнаёшь, что тот, кому ты безоговорочно доверял, тот, с кем ты всегда советовался, тот, чьё мнение было для тебя самым важным, что он… — Нет! — Вилренг помотал головой, стремясь сбросить наваждение и осознать, что всё случившееся — всего лишь один из предутренних дурных снов, которые изредка посещали принца.

Он ещё раз внимательно перечитал бумаги, раскинувшиеся веером на столе. Свидетельства против Верховного жреца были неоспоримыми, а обвинения — очень тяжёлыми. Тут и взяточничество, и использование служебного положения в личных целях, и незаконные жертвоприношения, и нарушение запрета на пропаганду культа среди людей, который был одним из условий заключённого совсем недавно союза с Римом, и даже намёки на заговор против жизни самого Вилренга.

— Не должно этого быть… Как он мог? — его высочество отошёл к окну, присел на подоконник и в задумчивости отпил глоток из бокала с вином. Краем уха он услышал, что по коридору кто-то идёт, а через мгновение определил по звуку шагов брата.

Карренг вошёл без стука. И с возмущённым лицом, как обычно. Это было уже традицией: младший всегда приходил к старшему, чтобы выразить своё несогласие, недовольство и высказать оппозиционные мысли. Так уж повелось с самого детства: братья были лучшими друзьями, готовы были друг за друга идти и в огонь, и в воду, но вот мнения по поводу политики, религии и всяческих государственных дел всегда были едва ли не противоположными. Они могли с пеной у рта спорить в течение не одного часа, а потом рассмеяться и, так и не сойдясь мыслями, примириться. Пока они были детьми, такие диспуты шли только на пользу: оба учились всегда иметь собственную точку зрения по любой проблеме и отстаивать её, подбирая убедительные аргументы. Однако с тех пор, как Вилренг принял на себя обязанности правителя Ликана, словесные баталии двух облечённых властью верволков перестали быть полушуточными. Теперь за этими дискуссиями следовали решения, от которых зависело благополучие сотен жителей. Или одна конкретная жизнь, как на сей раз.

Младший принц, не дожидаясь приглашения, опустился в кресло, сумев совершить это простейшее действие с таким изяществом и величием, что даже при незнании его происхождения, невозможно было спутать с простолюдином. Бросил на хозяина кабинета пламенеющий гневом взгляд, но всё это проделал абсолютно молча, не произнеся и слова приветствия.

— Чем на сей раз недоволен мой любимый братишка? — ласково осведомился Вилренг, заранее готовясь отражать град нападок, который должен был исторгнуть младший.

Тот только сильнее нахмурился и произнёс в не свойственной ему манере, очень коротко и чётко, как отрезал, сразу живо напомнив наследнику отца:

— Обвинения против Крауша — липа и подтасовка фактов.

Правитель, не ожидавший такого заявления, несколько опешил:

— Знаешь ли, тут, — ткнул пальцем в сторону заваленного бумагами стола, — всё очень подробно изложено. Доказательства неоспоримы!

— Ты же лучше меня знаешь, что не бывает неоспоримого, — упрямо сдвинул брови Карренг. — Всегда есть шанс на ошибку.

Вилренг медленно выдохнул воздух сквозь зубы, чувствуя, что начинает закипать. Ему редко удавалось сохранить полное спокойствие во время таких споров, потому что брат обычно легко переигрывал его в логических построениях.

— И что же, веря в этот призрачный шанс, я обязан миловать всех государственных преступников? — внешне старший принц пока ничем не проявил зарождающийся гнев.

— Ты сам веришь, в то, что Крауш совершил все те гнусности, перечисленные в доносе?

— Не донос, а… — Вилренг не сразу нашёл кажущееся ему верным слово, — сообщение.

Главнокомандующий не стал дальше развивать тему, только ехидно улыбнулся. Дескать, знаем мы такие «сообщения»… Правитель, помолчав, всё же ответил на заданный вопрос:

— Я хотел бы думать, что это неправда. Но… обвинения действительно великолепно доказаны. А я не могу руководствоваться в государственных делах интуицией. Будь я хоть тысячу раз уверен, что Верховный невиновен, но я обязан рассматривать факты, а не собственные предположения, основанные на личных симпатиях. — Интонации Вилренга с каждой фразой становились всё жёстче и холоднее. И к концу монолога он, казалось, убедил в правильности решения даже самого себя.

Но не настырного младшего брата.

— Слушай, Ренг, — собеседник назвал правителя привычным уменьшительным именем, которое могло быть применимо и к одному, и ко второму принцу. — Подобные словеса наплести можно про кого угодно. Если покопаться, скажем, в моём столе, то, я практически уверен, найдутся и порочащие меня дневниковые записи, и двусмысленные всякие зарисовки-заметки… да и разговоры я порой веду вполне свободолюбивые и во многом критикующие существующего правителя. Вот сейчас я этим занимаюсь, к примеру — сомневаюсь в решении своего короля и оспариваю его. Так в доносе есть что-то действительно весомое?

После этих слов Вилренг всё-таки вскипел. Шваркнув книгой, которую он до этого машинально перелистывал,