Убийство в стиле - Гилберт Адэр

Лампы потускнели.

На маленьком белом экране после нескольких секунд писка, взвизгов и мелькания закорючек перед ними возникла универсальная эмблема киносъемочного процесса — хлопушка. Перед объективом камеры ее держал еле различимый член съемочной группы, который крикнул: «“Если меня найдут мертвой!”, эпизод шестьдесят семь, дубль третий». После чего, четко захлопнув половинки хлопушки, он канул с экрана, унося с собой хлопушку.

Хлопушка же, как все они теперь увидели, заслоняла не только члена съемочной группы, ее державшего, но и заснеженную, ночную, абсолютно безлюдную улицу жилого квартала, на которой несколько секунд спустя показалась молодая женщина в меховом манто. Сперва слышались только ее собственные уверенные шаги. Затем постепенно на них начали налагаться другие, более тяжелые, создавая особый эффект, будто два барабанщика выбивали дробь независимо друг от друга. Молодая женщина бросила первый тревожный взгляд через плечо, но поскольку вблизи не было фонарного столба, она не могла увидеть буквально ничего. Однако едва она ускорила шаг, вторые шаги зазвучали громче, а потому словно ближе. Теперь молодая женщина пустилась бежать. Она копалась в сумочке, предположительно нащупывая ключи, но только когда она оказалась перед своей дверью и на заснеженный тротуар упали губная помада и пудреница, ей удалось их вытащить. Дрожащей левой рукой она неуклюже пыталась стянуть с правой руки перчатку, меховая подкладка которой не позволяла ей крепко сжать дверной ключ. Однако было уже поздно. Высокий широкоплечий мужчина с лицом, скрытым за поднятым воротником пальто — во всяком случае, фигура выглядела мужской, — бесшумно подкрался к ней сзади. Прижав левую руку к ее губам, правой он вытащил из кармана пальто кинжал с ручкой из слоновой кости и загнал его глубоко ей в горло. Экран оголился.

Еще взвизги, еще закорючки. Хлопушка. Дубль пятый. Та же сцена повторилась тютелька в тютельку.

На протяжении первого просмотра — на протяжении первого «потока» — Трабшо уголком глаза следил за выражениями на лице Эвадны не менее внимательно, чем за происходившем в самом фильме. Никогда еще он не видел ее столь увлеченной чем-то, как этой напряженной крохотной драмой, развертывавшейся перед ними. Однако только во время второго дубля он услышал, как она бормочет про себя — но, как обычно, достаточно громко, чтобы ближайшие соседи ее услышали:

— Я это знала! — И снова, когда эпизод завершался: — Ну, конечно! Конечно же, вот как это было сделано!

О чем, во имя всего святого, она говорит? Что за это она якобы знает? Вот как что должно было быть сделано? Убийство Коры? Но актриса в картине была заколота на пороге собственного дома на безлюдной улице, тогда как Кора была отравлена в кинопавильоне, полном людей! Ну какая, какая связь может быть между этими двумя убийствами? Где звено? Что, ну что увидела Эви, чего не увидел он? Черт бы побрал эту женщину!

Лампы снова зажглись. Все молчали. Затем Колверт, не менее Трабшо озадаченный смыслом просмотра, сказал:

— Ну, мисс Маунт…

— Ну, мистер Колверт…

— Я имею в виду, вам это как-то помогло?

— Разрешите представить это вам следующим образом, инспектор. Прежде я была уверена. Теперь я знаю.

— Теперь вы знаете — что?

— Теперь я знаю, — сказала она невозмутимо, — почему Кора была убита, как Кора была убита и кем Кора была убита.

Колверт не попытался скрыть свое скептическое недоверие.

— Мисс Маунт, со всем уважением, я был на редкость терпим к вашим неортодоксальным методам и приемам, но даже моему терпению есть предел. Если вы правда верите, что знаете личность убийцы, назовите мне его незамедлительно.

— Ну, — сказала Эвадна, — тут есть небольшая проблема.

— Почему-то я так и предполагал, — пробурчал Трабшо себе под нос.

— Проблема в том, что я не могу здесь и сейчас доказать то, что я знаю. Повторяю: то, что я знаю.

— Боюсь, для закона, — холодно сказал Колверт, — эта проблема не небольшая, а скорее непреодолимая.

— Однако, — продолжала она почти так, точно он не сказал ни слова, — если вы, инспектор, готовы попотворствовать мне еще разок, обещаю снабдить вас всеми доказательствами, какие вы только можете пожелать.

— Еще один разок, э? — сказал Колверт настороженно. — Ну, и чего вы хотите от меня теперь?

— Я хочу, чтобы вы вызвали всех подозреваемых сюда завтра в это же время. Не в эту просмотровую, а на съемочную площадку. Я хочу, чтобы вы дали им четко понять, почему они вызваны, — что я, Эвадна Маунт, знаю убийцу Коры и намерена открыть ее или его личность всем им сразу. Под всеми ими я подразумеваю Рекса Хенуэя, Гарета Найта, Леолию Дрейк, Филиппа Франсэ и последней по очереди, но не по важности, присутствующую сейчас тут Летицию.

— Но не Хэтти Фарджион?

— Нет, не Хэтти Фарджион. И не Леви. Пожалуй, будет лучше, если вы вообще Леви про это не упомянете. Так вы окажете мне это последнее одолжение?

Колверт беспомощно повернулся к Трабшо. Их глаза встретились. Старший инспектор кивнул бровью.

— Ну хорошо, мисс Маунт, — согласился Колверт. — Я позабочусь, чтобы все подозреваемые снова были здесь завтра в три часа дня. Но вам лучше не промахнуться.

— Не промахнусь, инспектор, ни в коем случае.

И тут она обернулась к Летиции Морли:

— Просто для справки, Летиция, милая, убийцей оказывается персонаж Гарета Найта?

— Вы располагаете всей информацией, которая вам требуется, — хладнокровно ответила эта молодая женщина. — Вы сыщица. Сами и установите.

— Если действительно существует такая штука, как реинкарнация, я убеждена, что возвращусь на землю овчаркой.

Эвадна Маунт расстелила это псевдоторжественное вступление, будто миниатюрную красную ковровую дорожку, которая, не сомневался Трабшо, рано или поздно будет выдернута из-под ног ее аудитории.

Вот снова они все: сама Эвадна и полукругом перед ней (как широко известно, в такой позиции каждое твое слово ловится на лету) Трабшо, Том Колверт и пятеро подозреваемых, созванные последним по ее просьбе. Вот они снова все на съемочной площадке «Если меня найдут мертвой». Декорации давно заброшены, но еще не убраны. Она взирала на них, как дородная учительница воскресной школы, сидя будто в седле по-дамски на высоком трехногом табурете, заимствованном из бара, в окружении пустых бокалов из-под коктейлей и набитых окурками пепельниц: бутафории для главной сцены Коры — сцены, оказавшейся даже еще более главной, чем предвосхищала сама актриса. Высоко над их головами находился сложный осветительный помост, типичный для нынешних киностудий, весь в перекрещиваниях прожекторов и кабелей, труб и досок. А в каждом из четырех углов этого полного призрачных отзвуков ангара нес дозор полицейский в форме, тщась придать себе вид, будто он тут вовсе не для выполнения служебного долга.