Зачистить Чистилище! Пленных не брать! - Александр Марков

Фантастика. Это просто фантастика.

Эссен, читая расшифровку радиограммы, никак не мог поверить словам, он никак не мог поверить, что несколько сотен человек без тяжелого вооружения смогли сделать то, что никак не удавалось сделать мощным линкорам и дредноутам Балтийского флота на протяжении уже года войны.

Перед адмиралом навытяжку стоял адъютант. Глаза его лучились.

Весь флот находился в боевом состоянии и уже вышел в море. В общей сложности 38 вымпелов. Сделать это незаметно было невозможно, потому что, как ни трудилась контрразведка, раскрывая агентурную сеть германцев, и Либава, и Санкт-Петербург были просто наводнены шпионами.

Насторожиться они должны были еще накануне выхода российских судов в море. То, что готовится что-то грандиозное, стало бы понятно, когда на суда загрузили боеприпасы и мазут, когда отменили увольнительные матросам, а офицерам, спускавшимся на берег, приказали быть готовыми вернуться на суда в любое время. То, что русские вышли в поход, известно германцам. И тем не менее пока не поступало сообщений о том, что и флот открытого моря покинул базу в Киле. Он там залечивал раны после Ютландской битвы.

— Радируйте, — бросил Эссен, — радируйте на эскадру. Мы идем на Рюгхольд. Пушки острова безопасны. Пока безопасны.

Конвой дойдет до острова через сутки. Сильнее всего корабли конвоя оберегали даже не дредноуты, а транспортные суда, на которых шли пять тысяч солдат десанта, но высадиться они могли только в бухте Рюгхольда, вход в которую ныне завален минами. Дно вокруг всего побережья острова изобиловало скалами, которые легко могли пропороть брюхо корабля, не защищенного броней. Их могли еще по дороге торпедировать с подводной лодки, но, чтобы подобное не случилось, эсминцы крейсировали возле конвоя.

— Господин подполковник, отряд Вейца отходит в глубь острова. Их потери составляют сейчас две трети. Сам Вейц убит.

Эта последняя фраза заставила сердце Мазурова сжаться. Сейчас не время было расспрашивать о подробностях, да и не знал их радист, принявший радиограмму. Из трех отрядов, высадившихся на остров, один был уже практически разбит, а он опоздал, и как бы теперь ни спешили штурмовики, разворачивая орудия форта, все бесполезно.

Механизмы в орудийных башнях все были густо смазаны, поэтому поворачивались они легко, почти бесшумно, и со стороны могли заворожить, как завораживает медленно выбирающаяся из корзинки факира кобра, и вытягивается, и распускает свой капюшон.

Здесь, в форте, казалось, что ты находишься глубоко под землей, в каком-то бомбоубежище.

Мазуров не знал, заметили ли это германцы на кораблях или они еще не прознали, что русские захватили форт, а поэтому не подозревали, что его орудия могут обратиться против них.

По извилистой дороге на холм взбирались черные точки, маленькие, похожие на муравьев. Если они и пригибались, то уж никак не из-за боязни, что по ним могут открыть стрельбу, а лишь оттого, что подъем был крутой и по нему в полный рост идти было неудобно, пока поднимешься, собьешь дыхание и весь взмокнешь.

Остатки отряда Вейца отступали в беспорядке.

Им не за что было зацепиться, они не успели бы окопаться, им просто не дадут на это время, и когда их нагонят — бой будет очень скоротечным, если учесть, что германцев раз в пять больше.

— Туда, — Мазуров указал штурмовикам, занявшим места за орудиями, на черные точки морского десанта.

Крупнокалиберные снаряды могли пробивать броню дредноутов. Первый из них поднял огромный столб огня, будто из земли вырвались спящие до сей поры силы преисподней, набросились на оказавшихся поблизости людей и разметали их, будто это пылинки. Легкие пылинки.

Холм осыпался, стекал потоками земли, как при горном обвале, и вся эта масса катилась вниз, погребая под собой людей. Германцы побежали назад, но если от потока они могли убежать, то от снарядов — нет. За несколько секунд от морского десанта остались только мертвые и раненые, которые наверняка кричали от боли, но до них, к счастью, было слишком далеко, и никто из штурмовиков их не слышал. Мазуров лишь видел, как копошатся они на земле, оглушенные, окровавленные, натыкаются на оторванные куски тел — своих ли, чужих, — и не разберешь, а зрелище это было не менее ужасающее, чем то, когда в корабль попадал бронебойный снаряд и взрывался в трюме. Моряки должны были бы к нему привыкнуть, но разве к такому привыкнешь, даже за год войны.

Германцы, похоже, все никак не могли поверить, что форт — у русских, только этим можно было объяснить, что командоры в орудийных башнях так долго не отвечали на выстрелы, но когда они наконец-то опомнились, когда зарядили свои пушки и стали стрелять, форт весь зашатался, точно началось землетрясение. Амбразуры заволокло пылью. Одновременно в форт попало не менее десятка тяжелых снарядов. Мощные стены ходили ходуном, точно они сделаны были не из бетона, а из фанеры, а пол напоминал палубу корабля, попавшего в немилосердный шторм. Мазуров упал, рядом с ним сидел радист, зажимая уши, из которых сочилась кровь. В глазах его застыл ужас.

Что там творилось в орудийных башнях, Мазуров не знал, а лишь подозревал, что там настоящий ад. Вряд ли германцы пристрелялись к ним заранее, но им удалось накрыть две башни с первого же залпа. Снаряды пробили броню и сожгли всех, кто там находился, выжгли изнутри, распылили на атомы, а сами башни сорвали с основания.

В двух оставшихся штурмовики до конца выполнили свой долг, хотя понимали ведь, что обречены, что их судьба предрешена и им осталось недолго жить, вот только бежать от огненного ливня было, по сути, некуда — они были зажаты в башнях, как в банках. Штурмовики успели сделать по два выстрела, когда новый залп накрыл и их. Разрушенный форт замолчал, но германцы на этом не успокоились. Обстрел продолжался еще минут пять. В одном месте бетонный свод не выдержал, обвалился, засыпав нескольких штурмовиков. Внутри стало светло. В дыру ворвался холодный ветер, разогнал пыль и дым.

Во время обстрела Мазуров с ужасом смотрел на потолок, ожидая, что тот рухнет на него, хотел вырваться наружу — такого сильного приступа клаустрофобии он никогда не испытывал. Он вообще теперь никогда не сможет подолгу находиться в закрытом пространстве. По щекам текло что-то липкое, противное. Мозг настолько атрофировался, что Мазуров не сразу догадался, что это кровь. Руки его дрожали, дрожало все тело, будто его разорвали на маленькие кусочки, но межатомные связи оказались настолько сильными, что смогли восстановить тело.

«Форт мертв. Как же быстро все произошло. Надо уходить».

Мазуров был окружен мертвецами, которые спали в склепе, но обстрел пробудил их от вечного сна. На бледные лица налипла пыль, а пот сцементировал ее с кожей, и теперь все они были покрыты страшными масками, еще больше роднившими их с мертвецами. Они отряхивали с себя землю, пошатываясь, вставали и осматривались вокруг невидящими стеклянными глазами со множеством красных полосочек на белках от порванных кровеносных сосудов.