Заговор адмирала - Михель Гавен

Хорти снова принялся мерить шагами комнату:

— Вообразите, какая вопиющая наглость! Они ещё ничего не сделали, а уже подготовили реляции своему начальству, чтобы им зарезервировали ордена к будущему дню рождения фюрера! — лицо Хорти побагровело от гнева. Перед Маренн адмирал считал излишним скрывать своё возмущение. — Они уже чувствуют здесь себя полными хозяевами! Я спросил Вейзенмайера: «Неужели вы считаете, что я позволю вам все это сделать?» Он только недоуменно приподнял брови и даже не представляет себе, как это я могу ему не позволить. Вот сегодня утром, как только я приехал в Гёдёллё, граф Эстерхази принес мне эту папку, ознакомьтесь, ваше высочество, — адмирал протянул Маренн папку, обтянутую красным сафьяном и украшенную золотым габсбургским вензелем.

Маренн взяла папку и раскрыла её, а Хорти пояснил:

— У Венгрии не может быть секретов от правнучки императора Франца Иосифа, государя, который из сателлитов сделал венгров равноправной нацией в империи, вернул нам национальное достоинство. Здесь обращения ко мне от ведущих деятелей нашей церкви, письмо от папы римского, от шведского короля, а также от всех ведущих партийных деятелей венгерского парламента. Они все просят меня воспрепятствовать депортации евреев, сохранить жизни людей. В письме понтифика указывается на варварские условия, в которых содержатся интернированные в концлагеря. Я не могу остаться равнодушным к этим обращениям. Я так и сказал Вейзенмайеру: «Пока я все ещё занимаю свой пост, ни один вагон с депортируемыми не покинет Венгрию». Не знаю, как все это получится, — Хорти глубоко вздохнул. — В борьбе силы слишком не равны, и наше венгерское общество, в том числе и правящий класс, неоднородны. Немало пособников рейха есть даже в верхах, и всех сразу выявить невозможно. Но я чувствую, что это вызов, и буду продолжать борьбу. Я чувствую себя, как в молодости, во время Первой мировой войны, когда я командовал крейсером «Габсбург», на тот период считавшимся самым современным кораблем в мире, и мы дрались на Средиземном море против намного превосходящих нас сил французского флота. Казалось, само море полыхало под нами. Оно было багровым от пожаров, отражавшихся в воде, и от крови, растворившейся в нём. Но мы знали, что сражаемся за высокие принципы, за наш образ жизни и за веру, которую нам прививали с детства, за нашего императора, который вернул венграм самоуважение и позволил им стать равноправным европейским народом. Сейчас такой же решительный момент, он выпал, увы, уже не на молодость, а на мою старость, но я говорю себе, что надо проявить ту же выдержку и волю, что и тридцать лет назад. Хотя теперь это куда труднее. Я чувствую поддержку, и не только с вашей стороны, ваше высочество, хотя для меня ваша поддержка очень важна.

Хорти чуть наклонился над раскрытой папкой, которую Маренн продолжала держать в руках, и переложил четыре-пять верхних листов из общей кипы влево, на свободное место. Маренн увидела желтоватую бумагу с машинописным текстом.

— Это интервью сэра Уинстона Черчилля лондонскому радио, — сказал адмирал. — Сэр Уинстон Черчилль заявил в интервью, что, — дальше, судя по всему, Хорти цитировал по памяти, — оккупация Венгрии немцами является показателем истинного положения дел в лагере гитлеровцев. Гитлеровцы прибегают к силе, чтобы удержать союзников в состоянии войны. Переворот, совершенный в Венгрии в ночь на 19 марта, осуждается нами, потому что Венгрия была первой страной среди сателлитов Германии, понявшей знамение времени. После Сталинграда главной целью её политики стало сокращение в меру возможностей своих обязательств перед Гитлером. Именно эта политика и привела к позорной оккупации страны и демонстрации Адольфом Гитлером полной неспособности справиться с ситуацией дипломатическими средствами.

Хорти взглянул на Маренн, и она заметила в его глазах торжество, что казалось удивительным для главы оккупированного государства.

— Видите, ваше высочество? До недавнего времени мы поступали совершенно правильно. Они понимали и понимают, к чему мы стремимся и зачем. А значит — нам есть, ради чего бороться, поэтому я остался на своем посту и надеюсь, что ближайшее будущее покажет, правильное это решение или нет.

— Я полагаю, правильное, адмирал, — ответила Маренн негромко. — Во всяком случае, в том, что касается вашего долга перед венгерским народом.

— Для меня очень важно услышать эти слова от вас, ваше высочество. Вы единственный отпрыск Габсбургов, находящийся сейчас в Венгрии с венгерским народом и рядом со мной в такой тяжелый час. Вы — достойный представитель династии, которая всегда олицетворяла для меня как Австрию, так и Венгрию, и служила гарантией благополучия и процветания моей страны. Я счастлив, что в эти трагические дни судьба свела нас. И в этом я вижу знак свыше, подтверждение того, что иду по верному пути, пусть даже и в абсолютном одиночестве. Мне кажется, Франц Иосиф одобрил бы мои поступки. Я только хотел просить вас, ваше высочество, — адмирал запнулся, смутившись, а Маренн аккуратно закрыла папку, встала и, положив документы на край стола, с готовностью отозвалась:

— Я слушаю вас. Я все сделаю.

— Я не прошу за себя, — продолжил Хорти, понизив голос, — и не прошу за своего младшего сына. Мы — мужчины и воины, поэтому, какая бы участь ни ждала нас впереди, мы примем её, не промолвив ни слова о пощаде. Мы знаем, на что идем. Но женщины, связавшие жизнь со мной, с моей семьей. Моя жена, две моих невестки, внуки… Я знаю, они готовы разделить с нами — со мной и моим сыном все — что ни выпало бы на нашу долю, но это слишком большая жертва, которой мы недостойны. Мне даже некуда отправить их, вы понимаете? — в голосе Хорти засквозила тревога. — Негде спрятать. На территории Венгрии гестапо найдет их везде. И во всех приграничных странах — тоже. Все эти страны — союзники Гитлера, поэтому гестапо хозяйничает повсюду, там негде спрятаться. Англия и Америка далеко, до них не дотянешься, с Востока наступают Советы. Мы в ловушке. Поэтому, ваше высочество, — продолжил адмирал, — если бы те связи в рейхе, которыми вы обладаете, как мне говорил граф Эстерхази, помогли мне укрыть моих родных, я был бы признателен. Мне было бы легче до конца исполнить свой долг. Знать, что они в безопасности и ни в чем не нуждаются — мне больше ничего не надо, чтобы спокойно ответить на вызов судьбы и должным образом позаботиться о своем народе.

— Я обещаю, что я сделаю все, что возможно, и даже то, что невозможно. Это будет лишь малой долей благодарности Габсбургов за все долгие годы службы нашей династии и за заботу о венгерском народе — за то, что вы сделали для него, когда члены моей семьи уже ничего не могли для него сделать. — Маренн взяла адмирала за руку, но он перевернул её ладонь и наклонился, целуя пальцы:

— Благодарю, ваше высочество.

После этого Хорти поклонился так, как церемониал габсбургского двора, давно канувший в Лету, предписывал кланяться только императрице.

— Я всегда восхищался вашей прабабушкой, супругой Франца Иосифа императрицей Зизи, — произнес он взволнованно, — но счастлив, что прожил достаточно и познакомится также с её правнучкой. Я убедился, что вы достойное её продолжение на этой земле, и если она видит вас с небес, то Её Величество должна быть довольна. Я почту за честь, — Хорти отступил на шаг и одернул мундир, голос его сделался предупредительным, — если вы не откажетесь, ваше высочество, присутствовать сегодня на обеде в моем семействе. Моя супруга Магда просила передать вам приглашение, и я с радостью это делаю. Вы — наша гостья, и это большое событие для нашей семьи. В последний раз император Франц Иосиф обедал в нашем доме, когда родился мой младший сын Миклош. Это было в 1907 году…