В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта - Люси Уорсли

Джейн ломала и другие эпистолярные каноны: она великолепно умела высмеивать и пародировать особый стиль тогдашней женской корреспонденции с ее мелкими новостями и непринужденной болтовней. Иногда при этом она создавала "текст столь же причудливый и нелогичный", как произведения знаменитого мастера черного юмора и абсурда, драматурга-минималиста XX века Сэмюэла Беккета. В раннем произведении в письмах "Любовь и дружба" Джейн заставляет свою героиню Лауру лишиться разума после смерти мужа, погибшего в перевернувшемся фаэтоне. Глаза у нее "закатываются", и она теряет рассудок: "Взгляните на эту еловую рощу… Я вижу баранью ногу… Мне сказали, что мой Эдвард не умер, но меня обманули… они приняли его за огурец…"[44] Одно из реальных писем Джейн дает нам понять, что иногда она чувствовала себя такой же безумной, как Лаура: "Любопытно, наполнили ли эту чернильницу. Неужели мясник по-прежнему торгует по той же цене? Неужели хлеб не дешевле 2/6? Голубое платье Мэри! Матушка наверняка ужасно страдает". Георгианские леди не могли прямо объявить о том, что постепенно слетают с катушек: они сообщали об этом друг другу вот таким способом.

Еще одно замечательное достоинство писем Джейн — то, что они показывают нам, как ее первые выходы в свет дают ей пищу для написанных затем романов, антураж которых гораздо более реалистичен по сравнению с миром буйных девичьих грез, описанным в ту пору, когда весь ее опыт сводился к жизни в доме священника.

Одна из таких серий ранних писем рассказывает нам о том, как в ноябре 1797 года Джейн отправили погостить к тетушке и дядюшке — Джейн и Джеймсу Ли-Перро, временно проживавшим в Бате, на этом огромном брачном рынке Георгианской эпохи. Чета сняла дом № 1 (называвшийся "Совершенством") — первый в плавно изгибающейся линии тридцати семи таунхаусов, красовавшихся по обеим сторонам извилистой дороги, которая вела из Бата в Лондон. Отсюда можно было очень быстро дойти пешком до церкви Святого Свитина, где некогда похоронили дедушку Джейн — еще до ее появления на свет. В этом же храме когда-то обвенчались ее родители.

Во время своего визита Джейн не нашла себе мужа, но важность этой поездки становится ясна из сообщения Кассандры о том, что ""Нортенгерское аббатство" было написано приблизительно в 98 и 99 годах". Именно во время этого своего "дебютного турне" Джейн "приобрела подробнейшие сведения о топографии и нравах Бата, позволившие ей написать "Нортенгерское аббатство" задолго до того, как она сама переселилась в этот город".

Мистер и миссис Ли-Перро станут весьма значимыми фигурами во взрослой жизни Джейн. Именно Джеймс Ли-Перро был тем баснословно богатым братом миссис Остин, который когда-то унаследовал состояние одной из своих тетушек. Ему вдвойне повезло: он получил наследство несмотря на то, что не был старшим сыном. Томас, старший брат Джеймса, страдал непонятной болезнью, так что ему требовался постоянный уход: заботиться о нем помогал и его племянник Джордж, родной брат Джейн. Еще одна Джейн, жена Джеймса Ли-Перро (урожденная Чолмли), была наследницей барбадосского поместья. Эта женщина с нелегким характером, отличавшаяся вспыльчивостью, раздражительностью и обидчивостью, вышла замуж за Джеймса в 1764 году. Их богатство и бездетность сделали их своего рода магнитом для охотников за наследством. Дальние родственники тянулись к Джеймсу Ли-Перро, но их искренняя симпатия смешивалась со столь же неподдельным, но более темным чувством несправедливости по отношению к богатенькому кузену.

Среди джентри (нетитулованного мелкопоместного дворянства) Георгианской эпохи внезапный дар или удар судьбы в виде получения или неполучения наследства коренным образом менял жизнь человека. Кому-то везло, кому-то нет. Неудивительно, что георгианцы полагали, будто их благополучие находится в руках милосердного Господа, и молились о том, чтобы им было ниспослано смирение. Ветвь семейства Остин, к которой принадлежала Джейн, находилась на периферии низшего слоя джентри, хотя среди предков этих захудалых дворян были и настоящие аристократы, и обладатели крупных состояний. Да, сама эта ветвь постепенно обеднела. Но одно-единственное солидное наследство (результат личных связей и чьей-то своевременной смерти) открывало перед ними перспективу вновь повысить свой статус.

Джеймс Ли-Перро, дядюшка нашей героини, выиграл в этой лотерее наследств и мог наслаждаться жизнью. Он был весьма неглупым и остроумным человеком, обладавшим "значительной природной силой личности". Подобно Джейн, он отлично умел сочинять "затейливые эпиграммы и загадки, иные из которых даже удостоились напечатания — пусть и без указания его имени". Но огромное состояние избавило его от необходимости упражнять и развивать свои таланты, и он вел "весьма праздную жизнь, свойственную многим удалившимся от дел", — то в Бате, то в своем беркширском доме, который именовался "Алым особняком". Проживая в этом особняке, Джеймс и Джейн с удовольствием тратили деньги и нередко "принимали у себя за обедом по тридцать семей" соседей. Несмотря на все дядюшкино фанфаронство, Джейн относилась к нему с большой приязнью. Среди всех многочисленных родственников, которые теоретически могли бы носить это звание, Джейн лишь этих супругов именует "мой дядюшка" и "моя тетушка". Дядюшка Джеймс еще больше снискал расположение Джейн, выказав особый интерес к жизни ее братьев. "Приятно находиться среди людей, которые осведомлены о твоих близких и пекутся о них", — пишет она.

Итак, в 1797 году чета Ли-Перро приглашает свою 22-летнюю племянницу пожить с ними в Бате, намереваясь ввести ее в хорошее общество. Уже сам приезд в этот город, своего рода столицу удовольствий георгианской Британии, обычно воспринимался как нечто волшебное. Как бы ни скучал путешественник, как бы он ни был утомлен, "ПРИЕЗД В БАТ развеет мрачную хандру и апатию" (как уверяет один из тогдашних путеводителей). В конце концов, к 1801 году на развитие и украшение города было потрачено три миллиона фунтов. Эта сумма примерно равна общим инвестициям в тогдашнюю британскую хлопчатобумажную промышленность.

Бат представал глазам путешественников как "особенно величественное зрелище". Его окружали "могучие холмы". Правильные ряды каменных домов "с их бледною желтизною создают необычный и весьма любопытный эффект" (сообщают нам путеводители). И в самом деле, "этот город выглядит так, словно его единовременно отлили из одной формы: он так нов, так свеж, так упорядочен". Он являл собой замечательную картину — для тех, кто пребывал в приподнятом настроении. А вот на тех, кто находился в подавленном состоянии, все эти гладкие камни могли производить самое гнетущее впечатление. Джейн пишет о том, как после дождя мостовые Бата "вновь делаются чрезвычайно белыми", и заставляет свою героиню Энн Эллиот жаловаться на "слепящий белый Бат".

"Новый путеводитель по Бату" извещает нас, что в 1799 году "никакое иное место Англии… не может похвастаться столь же блестящим и любезным обществом, как Бат. Молодые, старые, мрачные, веселые, недужные, здоровые собираются в этот город всеобщего увеселения". Программа каждого дня была для посещающих этот город аристократов вполне предсказуема: утренние свидания в Бювете (зале, где принимались целебные воды), затем — прогулка. Можно было пройтись "от Бювета до Променада" или же "побродить по берегу Эйвона, либо в увеселительных садах Сидни-гарденз, либо по приятно ровной тропе, ведущей, к деревушке Вестон, либо посетить лавочки, библиотеки, выставки, etc.". Центром фешенебельной жизни считалась Милсом-стрит — улица "весьма притягательная для местного бомонда: здесь вы в течение одного утра пятьдесят раз киваете знакомым и спрашиваете, как они поживают".