Дверь в декабрь - Дин Кунц

Дэну не хотелось продолжать эту битву. Он устал, как столетний старик, протанцевавший весь вечер на своем юбилее.

— Распни на кресте эту чертову мать, а не меня.

Дэн молчал.

— Все произошло только потому, что ее мать встречалась с Феликсом Данбаром.

В глазах Дэна появилось презрение.

— Ты говоришь мне, что Френ Лейки следовало бы знать о психическом состоянии Данбара?

— Черт, ну, конечно!

— Между прочим, по всем параметрам он был славным парнем.

— Вышиб ее гребаные мозги, не так ли?

— Владелец фирмы. Хорошо одевался. Без криминального прошлого. Постоянно бывал в церкви. С какой стороны ни посмотри, добропорядочный гражданин, находка для любой женщины.

— Добропорядочные граждане не вышибают другим людям мозги. Френ Лейки встречалась с неудачником. Подонком, законченным психом. Из того, что я узнал позднее, она встречалась со множеством мужчин, и едва ли не все они были неудачниками. Она подвергла жизнь своей дочери опасности — не я.

Дэн наблюдал за Мондейлом, как мог бы наблюдать за необычайно отвратительным насекомым, ползущим по обеденному столу.

— Ты говоришь мне, что ей следовало бы видеть будущее? Следовало бы знать, что у ее бойфренда окончательно съедет крыша, когда она скажет ему, что порывает с ним? Ей следовало бы знать, что он придет к ней в дом с пистолетом и попытается убить ее саму и ее дочь по более чем прозаичной причине — ее отказе пойти с ним в кино? Если бы она могла так хорошо видеть будущее, Росс, то оставила бы без работы всех тех, кто зарабатывает на жизнь гаданием на картах, по ладони или хрустальному шару. Она стала бы знаменитостью.

— Она подвергла жизнь дочери опасности, — стоял на своем Мондейл.

Дэн наклонился вперед, над столом, понизил голос:

— Если бы она могла видеть будущее, то знала бы: вызов копов в тот вечер пользы не принесет. Она знала бы, что одним из патрульных, приехавших на вызов, будешь ты, знала бы, что ты струсишь и…

— Я не струсил, — Мондейл шагнул к столу, но, как от угрозы, пользы от этого шага не было никакой.

* * *

«Что-то… идет…»

Эрл не отрывал глаз от радиоприемника.

Лаура посмотрела на дверь, ведущую во внутренний дворик, и на лужайку во дворе. Заперта. Окна тоже. Жалюзи опущены. Если бы что-то пришло, то куда и откуда? И что могло прийти, господи, что могло прийти?

Радиоприемник произнес еще одно слово: «…берегитесь…»

Теперь Лаура смотрела на открытую дверь в столовую. То, что могло прийти, должно быть, уже находилось в доме. Может, это «что-то» уже в гостиной и сейчас придет через столовую…

Красная полоска вновь остановилась, из динамиков загремел голос диджея. Он всего лишь болтал ни о чем, заполняя короткую паузу между двумя песнями, но Лауре его монолог показался зловещим: «Остерегайтесь, мои рок-н-ролльные друзья, остерегайтесь тех, кто бродит в ночи, но знайте, вас всегда защитит кузен Френки, то есть я, поэтому лучше не меняйте частоту, на которую настроены ваши радиоприемники, а вот если поменяете, то вам придется поостеречься, придется, а не то попадете в лапы каких-нибудь старых гоблинов, которые живут под кроватью и не боятся никого, за исключением кузена Френки. Вам придется поостеречься!»

Эрл положил руку на радиоприемник, и Лаура даже удивилась, когда в пластике не раскрылась пасть и острые зубы не впились в руку детектива.

— Холодный, — констатировал он, когда красная полоска двинулась к другой станции.

Лаура потрясла Мелани за плечо:

— Сладенькая, вставай. Девочка не шевельнулась.

Красная полоска остановилась, чтобы выхватить из выпуска новостей одно слово: «…убийство…»

* * *

Дэну очень хотелось, чтобы какая-нибудь фея взмахом волшебной палочки перенесла его из кабинета этого мерзкого магазинчика в «Деликатесы от Сола», где он мог бы заказать себе большой «Сэндвич Рубена» и выпить несколько бутылок темного пива «Бек». Если б не получилось с «Деликатесами от Сола», он согласился бы и на «Джека-в-коробке». А если бы не попал к «Джеку», с радостью оказался бы дома, даже помыл бы грязные тарелки, которые скопились в раковине. Он был готов на что угодно, только не на продолжение стычки с Мондейлом, совершенно бессмысленной, лишь отнимающей время и силы.

Но дать задний ход он уже не мог. Так что предстояло вновь вытащить из глубин памяти убийство Лейки, посмотреть, не зажила ли рана. Но ведь смотреть-то и не стоило, потому что оба и так прекрасно знали: не зажила и никогда не заживет.

— После того как Данбар подстрелил меня на лужайке перед домом Лейки…

— Полагаю, это тоже моя вина, — перебил его Мондейл.

— Нет. Не следовало мне бросаться к нему. Я не думал, что он начнет стрелять, и я ошибся. Но, после того как он подстрелил меня, Росс, он на мгновение остолбенел, потрясенный тем, что сделал, и в этот момент был уязвим.

— Чушь. Уязвим, как танк «Шерман». Он был маньяком, свихнувшимся психом, и держал в руке большущий пистолет…

— Тридцать второго калибра, — поправил его Дэн. — Есть пистолеты и большего калибра. Каждый коп знает, что в любой момент на него могут наставить пистолет большего калибра. И в тот момент он был уязвим достаточно долго, чтобы ты смог его взять.

— Знаешь, что я в тебе всегда ненавидел, Холдейн?

— Но ты убежал, — продолжил Дэн, оставив вопрос без ответа.

— Я всегда ненавидел твою непоколебимую уверенность в собственной правоте.

— Если бы Данбар захотел, он бы всадил в меня вторую пулю. Никто не смог бы остановить его после того, как ты убежал за дом.

— Как будто ты никогда не совершал ошибок в своей чертовой жизни.

Теперь они оба перешли на шепот.

— Но вместо этого он оставил меня лежать на траве…

— Как будто ты никогда не боялся.

— …следующим выстрелом вышиб замок входной двери…

— Хочешь изображать героя. Ты и Оди Мерфи[16]. Ты и Иисус Христос.

— …прошел в дом, избил Френ Лейки…

— Я тебя ненавижу.

— …и заставил девочку наблюдать…

— Меня от тебя тошнит.

— …как он убивает единственного в мире человека, которого она любила, — закончил Дэн.

Он не знал жалости, потому что понимал: нельзя останавливаться, не выговорившись. Он жалел, что начался этот разговор, ему не хотелось ворошить прошлое, но теперь, начав, он не мог не довести дело до конца. Потому что хотел освободиться от этого нескончаемого кошмара. Потому что не привык останавливаться на полпути. Потому что, если бы он остановился, недосказанная часть застряла бы в горле, как комок блевотины, и он бы задохнулся. Потому что — и вот она, правда, — чувство вины за смерть Синди Лейки до сих пор тяжелым грузом лежало у него на душе, и, возможно, это объяснение с Россом Мондейлом помогло бы ему избавиться от тяжкой ноши.