На что способна умница - Салли Николс

В мае война неожиданно подошла к порогу Суонкоттов.

С начала 1915 года газеты только и писали, что о новых подводных лодках. Не довольствуясь обстрелом военных кораблей, подводные лодки начали нападать на торговые, перевозящие продукты и другие грузы для Великобритании. Все в Попларе соглашались, что ничего другого от немцев ждать и не следовало. Но Мэй возражала, что мы на Адриатике поступаем точно так же и чем же лучше военно-морская кампания, цель которой — голод гражданского населения Германии?

Мэй приобрела досадную привычку всплывать в памяти Нелл, когда та совсем не ждала ее.

О потоплении «Лузитании» Нелл услышала от коллеги. На заводе, где делали бутылки, она уработалась за день сильнее, чем за целую неделю, и, как остальные девчонки, теперь собиралась домой. На улицы как раз вышли газетчики с поздними выпусками. В коридоре появилась женщина-мастер с газетой в руках.

— Слышали новость? — спросила она.

Ее сразу обступили со всех сторон. «Германские пираты обстреляли торпедами „Лузитанию“», — гласил заголовок. Пассажирское судно. Даже не британское — лайнер нейтральной Америки. Без предупреждения атакованный вражеской субмариной.

— Говорят, тысяча человек погибла! — сказала мастер.

Тысяча. Девчонки замерли: это было уму непостижимо. Словно новый «Титаник», только на этот раз погибший по вине людей. Война. Нелл как наяву услышала голос Мэй: «Ну теперь-то ты видишь, какой ужас эта война?»

Но заводские девчонки рассуждали иначе.

— Стыд и срам, вот что это такое! — заявила Бетти, работавшая рядом с Нелл. — Как можно торпедировать пассажирский корабль? С женщинами и детьми на борту?

— Вот такие они, эти боши[17]! — с яростью, изумившей Нелл, откликнулась другая девчонка. — Им плевать на людей — лишь бы выиграть войну. Все они одинаковы. Надо показать им, что мы такого не потерпим, вот и все!

Голос Мэй в голове Нелл спросил, каким образом клятвы вести войну «до последнего солдата», по заявлению британского правительства, свидетельствуют о стремлении беречь человеческие жизни. Нелл подумала, что уж на этот раз Мэй не права: одно дело — стрелять торпедами в судно с женщинами и детьми, и совсем другое — убивать солдат, которые ведь тоже пытаются убить тебя, и все равно слова заводских девчонок неприятно поразили ее.

— Далеко не все немцы одинаковы, — осторожно заметила она, думая о Мэй.

Но ее не слушали.

— Они не то что мы, — решительно заявляла работница. — Их не растили в цивилизованном обществе, как наше.

Возвращаясь домой, Нелл наслушалась на Кони-лейн куда более кровожадных высказываний. Как и следовало ожидать, ее мать восклицала: «Как не стыдно!» и «Бедные детишки!» Но под влиянием мисс Панкхёрст и, возможно, выпусков «Женского дредноута», которые Нелл таскала домой, о немцах она почти не упоминала.

Миссис О’Фаррелл принесла почту, свирепо бормоча что-то вроде «поучить бы их уму-разуму», но никто ее не слушал — приближался обед, на кухне царил обычный для воскресений предобеденный хаос: шестеро человек собрались в одной комнате и спешили утолить голод в тесном пространстве, в итоге места не хватало всем сразу.

После обеда Нелл, которой не сиделось на месте, вышла побродить по улицам. Дети играли в армию, маршировали туда-сюда с метлами, держа их как винтовки. Нелл так и подмывало объяснить им, что это не игра и что их братья и отцы сражаются и умирают в настоящем бою.

Но дети, наверное, и без нее это понимали.

Мальчишки постарше, собравшись на углу улицы, обсуждали «Лузитанию». Нелл пристроилась на низкой изгороди рядом с ними. Говорили все то же, что и девчонки на заводе, но общий тон высказываний был немного иным. Почти как в словах миссис О’Фаррелл: «Кто-то должен проучить их».

И все собравшиеся согласно кивали.

— Возьмем миссис Данкс, — разглагольствовал Джордж Кормак. — Вот уж кому я никогда не доверял, так это ей. Что ей вообще надо у нас в стране? Почему не катится к себе на родину, где ей самое место?

Миссис Данкс была немкой, женой мистера Данкса, хозяина табачного магазина на углу. Нелл резонно возразила:

— Ну, она же замужем за мистером Данксом. У нее здесь дети, верно? И вообще, в Германию больше никого не пускают, вы сами знаете.

— Ручаюсь, гансам разрешили бы вернуться, если бы они захотели, — заявил Джордж. — А как же! Мне вот на ее месте было бы стыдно жить во вражеской стране. Наверное, она шпионка.

Его слушатели согласно загалдели.

Нелл присвистнула:

— Шпионка! За кем ей шпионить здесь, в Попларе?

— Мало ли. — Робби Фарр держался непреклонно. — Скажем… ну, сейчас ведь в Попларе полно солдат, и… потом, боевой дух… Гансам же надо знать, каков боевой дух в тылу, так? И вообще, — с негодованием продолжал он, — даже если она и не шпионка, не в этом суть. Немцы — они не такие, как мы. Джордж прав. Надо дать им понять, что их здесь больше не желают видеть.

В толпе мальчишек снова поднялся ропот, на этот раз в нем чувствовалась целеустремленность. Джордж наклонился и подобрал с земли камень. И стал будто бы машинально перебрасывать его из руки в руку.

Как по сигналу, Робби тоже поднял камень, уже побольше. Остальные настороженно последовали их примеру. Нелл видела, как некоторые нерешительно переглядывались — неужели до этого дойдет? И вправду, неужели они решили зайти так далеко? Да нет, не может быть! Но ощущения были теми же, что и перед суфражистскими акциями: та же настороженность, общее ожидание, взвинченность. Если Нелл размахивала плакатами, то кое-кто из женщин бил камнями окна и бросался на полицейских, добиваясь ареста. Она уловила возбуждение, за которыми обычно следовало упоительное ощущение свободы и ликования. Как бывало в детстве во время драки. Как случалось, когда наконец Нелл не выдерживала и говорила кому-нибудь в лицо все, что о нем думала. Это была радость насильственных, жестоких и запретных действий. Восхитительная, но опасная. Она могла привести к гибели — кого-нибудь, не тебя, так твоего противника.

Но мальчишки об этом не знали. Они стояли, настороженно переглядываясь и посматривая на Джорджа, который по-прежнему перебрасывал камень из одной ладони в другую. Еще минута — и он почти лениво двинулся прочь, словно думал о чем-то совсем другом. И мальчишки последовали за ним.