Очаровательная дикарка - Николь Джордан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы кричали, милорд, — тихо сказал Корнби. — Кажется, вам снова приснился кошмар.
Да, конечно. Это была его проблема.
Медленно приподнявшись на кровати, Дэймон небрежно провел рукой по лицу.
— Я что, разбудил весь дом?
— Нет, милорд. Я еще не ушел, поэтому поспешил прямо сюда, когда услышал ваш голос.
— Я же тебя просил не дожидаться меня, Корнби.
— Это неважно, сэр.
Дэймон был совсем не расположен, продолжать спор о гипертрофированном чувстве долга слуги и его желании защищать своего хозяина.
— Спасибо. Ты можешь идти.
Слуга замешкался, и Дэймон довольно резким тоном настойчиво произнес:
— Со мной все в порядке, правда.
На самом деле он прекрасно понимал, что с ним далеко не все в порядке, поскольку даже после ухода дворецкого он никак не мог успокоиться.
Уже достаточно долгое время ему не приходилось видеть ночных ужасов, связанных со смертью брата, хотя они терзали его душу на протяжении многих лет после случившейся трагедии.
Как наяву, он видел страшные картины: Джошуа лежит на смертном одре, мучительно борясь за каждый глоток воздуха, а рядом разбросаны окровавленные платки, создающие жуткий контраст с мертвенной, как у призрака, бледностью его кожи. А вот Джошуа жестоко кашляет и корчится в агонии, а потом, улыбаясь потрескавшимися губами, пытается хоть как-то утешить своих родственников, не оставляющих его ни на минуту в смертный час. Затем брат погружается в состояние полузабытья и уже так никогда в себя и не приходит… И когда, наконец, последний вздох покидает его уничтоженное болезнью тело, и он замирает навсегда, Дэймон и мать зарыдали.
В тот роковой день у виконта было ощущение, как будто он и сам умер, осталась лишь боль и отвратительное чувство злости на весь мир. В последующие годы он часто дразнил смерть, бунтуя против судьбы, сетуя на несправедливость жизни и чувство вины, которое не оставляло его в покое.
Почему именно он остался жить? Почему не его поразила эта страшная болезнь? Почему он унаследовал титул и состояние, хотя не считал, что достоин большего, чем его брат?
Было даже не до конца ясно, каким образом Джошуа подхватил чахотку, разве что, заразившись от барменши в местной таверне, к которой он был неравнодушен, и у которой тоже спустя какое-то время обнаружили эту смертельную болезнь. Джошуа был первенцем, появившимся на свет, на час раньше, чем он, Дэймон. А значит, именно ему следовало остаться на этой земле, чтобы жить полноценной радостной жизнью.
Дэймон так никогда и не смог найти ответов на эти неразрешимые вопросы. Лишь годы спустя он научился справляться со своими эмоциями, давая волю воспоминаниям только во сне.
Так продолжалось много лет, пока не наступил момент, когда свой гнев на судьбу он научился направлять в мирное русло, используя последние достижения науки, которые позволяли существенно изменить жизнь тех, кто болел чахоткой.
Дэймон вынужден был признать, что Элеонора права. Он не смог спасти брата, однако у него появилась надежда помочь другим. И все же даже спустя много лет это служило ему слабым утешением.
Леди Белдон была очень расстроена, узнав, что синьор Векки следом за принцем Лаззарой так рано покинул бал, даже не попрощавшись с ней. Она также не на шутку обеспокоилась из-за того, что принц заболел, поскольку болезнь могла серьезно помешать его ухаживаниям за племянницей.
— А они что-нибудь упоминали о пикнике, запланированном на завтра в королевском парке? — спросила Беатрис у Элеоноры, когда они стояли напротив особняка Хевилендов, ожидая, пока подадут карету.
— Принц, возможно, еще недостаточно хорошо себя чувствует, чтобы пойти на пикник, тетушка, — ответила Элеонора, решив не вдаваться в подробности о том, чем именно было вызвано недомогание Лаззары. Мысль о том, что что-то угрожает его здоровью, а может даже жизни, только понапрасну огорчила бы тетушку.
— Какая неудача, — вздохнула пожилая дама. — Я непременно распоряжусь, чтобы слуги как следует, подготовились к завтрашнему пикнику. Нужно позаботиться, чтобы блюда способствовали появлению аппетита у принца, раз у него такой слабый желудок. Я думаю, он это обязательно оценит. Завтра же утром я в первую очередь напишу синьору Векки и спрошу, как он смотрит на изменение в планах.
— Как великодушно с вашей стороны, тетушка, — чуть слышно произнесла Элеонора, подумав, что обеспечить завтрашнее пиршество едой из их собственной кухни было и в самом деле мудрым решением. Тем более что благодаря этому еда и вино были совершенно безопасны.
Беатрис улыбнулась.
— Отнюдь не великодушие руководит моими поступками, дорогая. Я решительно настроена, пользоваться любой возможностью, чтобы поощрять его знаки внимания. Все-таки он для тебя прекрасная партия.
Элеонора воздержалась от комментариев, не будучи уверенной, в том, что она, как и прежде, согласна с мнением своей тетушки. В действительности она начинала всерьез сомневаться в том, что принц вообще станет ей хорошей парой.
Этот вопрос продолжал мучить Элеонору и после приезда домой, когда она готовилась ко сну, и позже, когда она, ворочаясь полночи с боку на бок, никак не могла заснуть.
Когда же ей, наконец, удалось задремать, во сне она снова увидела Дэймона, однако на этот раз ничего эротического не было, как не было и воспоминаний об их романе. Вместо этого она видела, что пытается добраться до него через высокую каменную стену, заросшую ежевикой. Дэймон был замурован в крепости, и Элеоноре нужно было преодолеть этот барьер, чтобы освободить его…
Тусклый свет серого утра разбудил Элеонору, но она еще долго оставалась под впечатлением от увиденного сна. Чувствуя необъяснимую печаль, она лежала в постели, размышляя над тем, что он мог означать.
Эль всегда ощущала невидимую стену, которую Дэймон возвел между ними. И сейчас она, похоже, начинала понимать причину этого. Его решительное желание соблюдать между ними определенную дистанцию, было вызвано трагической потерей родственников.
Элеонора была уверена, что в самом начале их отношений ей удалось пробиться к наиболее ранимым уголкам его души. Но после помолвки он все больше и больше стал отдаляться от нее. Элеонора готова была полностью отдать ему себя, и сердце и душу, но он намеренно как бы пятился назад, когда она пыталась стать ближе. А потом их помолвка резко оборвалась. Без сомнения, Дэймон вздохнул тогда с облегчением, ибо ничто больше не угрожало его душевному покою и одиночеству.
Печальная улыбка коснулась губ Элеоноры, когда она вспомнила его слова прошлой ночью о том, что строительство санатория было для него попыткой взять под контроль судьбу. Она преследовала похожую цель, стараясь выстроить по правилам собственную семейную жизнь. В этом отношении они напоминали друг друга. Однако между ними была существенная разница: Дэймон не хотел обрести любовь.