Фата-моргана - Евгений Шкловский

И только утром, после полубесонной ночи стало известно.

Так вот, о Галине.

Мы смотрели на нее и тут же рядом видели Льва. То есть даже не рядом, а в ней самой, словно она была не совсем Галина, а его отражение. Но в том-то и дело, что это не правда: она – его отражение. Вовсе не была она ни его отражением (хотя после долгой совместной жизни супруги, как известно, становятся похожими), ни его тенью.

Она была сама.

И Лев, с которым они, бывало, яростно спорили, а то и ссорились, ее уважал и даже, можно сказать, слушался.

В любой женщине мужчина подсознательно ищет мать или, скажем мягче, материнское начало, и он это начало, точно, находил в ней, в Галине. Хотя именно он, Лев, увел ее в свое время (отдельная романтическая история) у своего лучшего друга – просто взял за руку (рассказ Галины), властно сказал «Пойдем!», и она поняла, что все, другого пути нет, рядом с ней именно тот, кто ей нужен. А Виктор, ну что Виктор, все в жизни бывает, перемелется и это…

Льву же она сказала, когда друзья отвернулись от него (от них) из-за Виктора: ничего, все наладится, все еще вернется на круги своя. И в этом была жизненная (женская) мудрость.

Мы старались не дать ей выпасть из нашего круга, из нормальной жизни, какая была до гибели Льва (дни рождения, праздники, встречи, походы), хотя, положа руку на сердце, она, жизнь, была уже не такая, как раньше, при всем нашем желании (Лев был первой нашей потерей, всех ошеломившей). И была поначалу мысль, что горе заставит ее затаиться, лечь на дно, ни с кем не видеться и вообще…

Мы звонили ей, приглашали на наши тусовки, интересовались, не нужна ли какая помощь. Но, оказывается, не очень хорошо ее знали, в этом смысле они и впрямь похожи: она – сильная, как и Лев, без лишних сантиментов и предрассудков.

Голос ее по телефону – такой же, как всегда, приветливо-звонкий, немного недовольный, если отрывали от чего-то важного (как когда звонили Льву за какой-нибудь консультацией или помощью, а его либо не было, либо он только что пришел и его отрывали от ужина), или, наоборот, обрадованный, если хорошее настроение и никаких особых забот.

Она вовсе и не хотела отрываться. Все-таки одна (хотя и с семнадцатилетней дочерью), одной печально…

Впрочем, какой бы самостоятельной и независимой она ни была, все равно рядом как бы присутствовала тень Льва. Общаясь с ней, каждый невольно скашивал глаза чуть в сторону, словно разговаривал не только с ней, но и с ним. «Привет, Галина!» означало почти то же, что «Привет, Лев!», она догадывалась, мы знали это и оттого испытывали некоторую неловкость.

Если что и лечит, то – время, так, вероятно, и было: любое горе притупляется, особенно в наше шебутное время, отдаляется под бременем каждодневных забот. Тем более Галина вовсе не собиралась запереть себя в четырех стенах – ездила с нами на Кавказ, начала кататься на горных лыжах (они и раньше с Львом хотели, да все как-то не получалось, то одно, то другое, и потом Лев, хоть и любил попробовать что-то новенькое, все-таки предпочитал охоту и ралли, еще на байдарках или плотах по какой-нибудь уральской горной реке), в общем, почти все как прежде…

И улыбалась она как раньше, когда Лев был жив, не поддавалась горю (запросто же может вышибить из седла) – такая же красивая и решительная. И все реже можно было услышать от нее: мы с Львом, – как поначалу…

Ну да, другая жизнь.

Что мы, не понимали?

Тем более что была в ней какая-то особенная притягательность, чувственный такой магнетизм, который, вероятно, и Льва когда-то сподвигнул на страсть и чтобы перечеркнуть дружбу, увести Галину у Виктора (ни любимой, ни лучшего друга!). На такое ведь не из-за всякой женщины отважишься (это даже не по горной речке), тем более Лев был хорошим другом, он ведь и сам переживал из-за этой истории (вроде как предательство)…

«Не философствуй!» – так он однажды сказал Галине(та начала хныкать: ну вот, опять, дескать…), когда они во время очередного путешествия застряли на своей старенькой «субару» в какой-то топи: не философствуй! – и она, засучив рукава, по колени в грязи, стала собирать хворост и совать под колеса, а потом толкать машину.

Он и себе в истории с Виктором, вероятно, так приказал, а может, и не приказал – само собой получилось (в подкорке было), потому что никак иначе, и действительно – что толку рассуждать или сетовать?

Магнетизм в Галине чувствовался и тогда, когда Лев был с нами. Бывают такие женщины, от которых исходит. Но при Льве этого словно и не было. Всё, если так можно выразиться, уходило в него, поглощалось им и на нем замыкалось. А теперь цепь была разомкнута, и мы невольно оказывались в поле этих чувственных токов.

Было от чего смутиться. Тем более что она, как обычно, была очень вольна в своем обращении: ей, например, ничего не стоило вдруг закинуть руку тебе на плечо, как бы приобнимая, или положить на него подбородок; шепча, коснуться почти неощутимо, словно дыханием, губами твоего уха или кончиком носа щеки…

Вроде случайные (или какие?) дружеские жесты и касания, однако ж от них – легкая жаркая дрожь по телу. И ты в ответ тоже вроде что-то должен – приобнять ли в свою очередь или припасть плечом к ее плечу, взять за руку (горячая ладонь) или чмокнуть в прохладную нежную щеку – элементарные знаки симпатии… Даже и к прижавшемуся колену отнестись снисходительно, положив на него руку, как на приласкавшегося пса.

Ничего, в общем, особенного, но тут же – как удар током (и боль) – Лев…

Ясно, что к тебе лично все это (нежность) отношения не имеет. Не для тебя и не тебе, а – Льву, которого, увы, нет… Тебе – если не по ошибке, то по причине близости в пространстве. По причине соседства. Дружбы, в конце концов.

Так или не так, но не одна рука, обвившая было прильнувшую Галину за талию, можно предположить, дрогнула и отдернулась, оробев этого внезапного сильного чувства. Но даже и оробев, не могла не ощутить жара, исходящего от ядреного, пульсирующего жизненными соками женского тела.

Собираясь вместе и вспоминая Льва, мы всякий раз приходили к одному и тому же вопросу, которым, собственно, всегда задаешься в таких случаях: почему именно с ним? Только ли потому, что он всегда был на колесах, а значит, и вероятность такого исхода резко возрастала, несмотря на все его водительское мастерство? Или тут все-таки судьба, карма, еще что-то, чего нам просто не дано постичь?

Правда, однако, что он всегда куда-то торопился, всегда ему не хватало времени ни на что (может, предчувствовал), так что даже сидеть спокойно не мог на одном месте, вскакивал то и дело, норовил куда-то умчаться, и Галине приходилось его постоянно осаживать: ну что ты дергаешься, словно тебя блохи кусают?

Было, было в нем какое-то нетерпение – и то сделать, и это, и куда-то съездить, и испытать что-нибудь, необычное, даже и без Галины. Та просто не успевала за ним – не карманный же, притом что и работа у него связана с частыми командировками, иной раз довольно длительными, и спорт он предпочитал экстремальный, и вообще все экстремальное. Так что постоянно быть с ним она, естественно, не могла, а его, случалось, относило в сторону – приходилось смиряться.