Город семи ветров - Ирина Баранова

– Угощайтесь, – парень подвинул Али сладости, – чего пустую воду гонять.

А потом провел рукой по подбородку, словно вытирая несуществующую грязь, и очень тихо, на пределе слышимости, произнес:

– Тебя хотят видеть на «Нариманове».

И тут же, словно ничего и не было, кинул в рот сладость и шумно отхлебнул из стакана.

– Гардаш, ты ничего не перепутал? – Али огляделся и только после этого ответил, стараясь говорить как можно тише, хотя и не понимал, к чему такая конспирация – в кафе никого, кроме них двоих не было.

Парень заметил его взгляд, улыбнулся кончиками рта.

– И у стен уши есть. Допивай чай и пошли. Папа ждет, а он не любит опозданий.

«Нариманов», почти мифический, легендарный Папа… Али вдруг подумал, что за все эти двадцать с лишним лет – подумать только! – ни разу не был у завокзальных. А ведь раньше даже водил дружбу с некоторыми из них. Эх, когда же это было…

Что ж, Папа так Папа. Время, словно песок в часах, неумолимо убегало в воронку, оставляя только вопросы и не предлагая взамен никаких ответов. Выбора у Али особо и не было, а там кто знает, может, это как раз какой-нибудь подарок судьбы? Неизвестно, что ждет его за поворотом.

– Веди, Харон.

– Кто?

– Был тут один такой, не заморачивайся, пошли.

С Хароном Али, конечно, погорячился: «Нариманов» совсем не была зловещим царством мертвых, наоборот, «завокзальные», в противоположность мрачным и жестоким «артемовцам», представлялись этакой ватагой веселых разбойников, Робин Гудами бакинского метро, к которым, в случае чего, и за помощью можно обратиться. Но кошелек все равно держать надо крепко.

У них был даже свой негласный гимн: песня Гарика Кричевского «Привокзальная». Иногда там, где сохранились допотопные проигрыватели и была в коллекции эта песенка, бармены, заметившие наметанным взглядом ребят с «Нариманова», ставили ее, в дань уважения и благодарности. И когда дело доходило до припева, то на всю округу разносилось: «Давай быстрее, брат, налей, За бизнесменов и врачей, За музыкантов и воров»[35]… А остальные посетители спешили перепрятать свои денежки. И абсолютно напрасно: в заведениях «завокзальные» не работали, тут они отдыхали. И ни себе, ни другим его, отдых, портить не собирались.

Вот и «Нариманов». До войны Али, конечно, бывал тут, но, как и все бакинцы, нечасто. Так уж получилось, что метро в Баку было элементом роскоши и его как транспорт использовали очень редко – сложно было даже сказать, с чем это связано. Потом, конечно, все немного изменилось, и Али, когда вернулся домой из Москвы, увидел, что подземка стала пользоваться заслуженной популярностью, зато в его детстве поход в метро был целым ритуалом, таким же, как в зоопарк или цирк. Эскалаторы, поезда, темные туннели и подземные станции-дворцы. Али был на седьмом небе, когда отец отсылал служебную машину и, взяв их с Кяримом за руки, отправлялся на экскурсию по метро. Подобное потрясение Али испытал уже в более взрослом возрасте, когда прибыл в Москву. Он и не думал, что метро может быть настолько огромным и красивым.

Станция «Нариман Нариманов» была одной из самых впечатляющих станций бакинского метро. Множество колонн, словно экзотические золотые стебли цветов, удерживали на раскрывшихся бутонах бетонный небосвод. Все это архитектурное великолепие в сочетании с морем света и огнями прибывающих поездов выдавало просто фантастическую картинку.

Сейчас же все было уже не так круто, станцию уже нельзя было назвать дворцом даже с натяжкой, скорее всего, это было большое общежитие. Или… Пчелиный улей. Как так удалось «завокзальным», сказать сложно, но самострой не изуродовал станцию, а вполне гармонично вписался в ее архитектуру. Али поймал себя на мысли, что ему тут нравится, он словно попал в свое детство, где были эти добрые бакинские дворики, бегущие в небо лестницы, пересекающиеся балконы с веревками, на которых сушится разнокалиберное белье, столики на перроне, где с утра до вечера идет игра: днем – на интерес, вечером – на интерес с деньгами. И тут же, рядом, самовар и жаровня в середине импровизированной веранды. И дети, гоняющие по платформе ржавое колесо…

– Тебе туда, – провожатый указал на дверь в самом конце платформы и тут же словно растворился в воздухе.

– Есть кто? – крикнул Али в пустоту чернеющего коридора.

Молчание, мужчина постоял несколько секунд, а потом сделал шаг.

В этот момент из темного угла раздался короткий смешок.

– Иди, иди. Не стесняйся.

Конечно, Папа без охраны быть не может.

Перед тем как открыть дверь, Али снял ботинки. Комната была небольшой и освещалась лампой, стоящей на столе в дальнем конце. Света было немного, но от этого в помещении было только уютнее. На стене висела большая довоенная карта метро с нанесенными на нее новыми обозначениями, тут же – пожелтевшие плакаты с героями ушедшего в небытие времени. Вот ухмыляется с одной из фотографий китайский дракон Брюс Ли. А это, сложив руки на груди, внимательно рассматривает каждого входящего Цой. Красавицы Сандра и Кетч скромно улыбаются, глядя на гостя.

А на столе лежит стопка виниловых дисков.

Ностальгия.

– Что встал? Садись, гостем будешь.

Голос до жути знакомый. Такой, от которого сердце забилось, готовое выскочить из груди.

Но говорившего не видно. Пока не видно.

Вот он, коротко хихикнув, развернул плафон так, что ослепил Али.

– Так вот ты какой стал. Наш Алибаба…

Али схватился за грудь, ему не хватало воздуха, а из глаз сами собой потекли слезы.

– Вадька! Вадька!! – закричал Али и бросился навстречу своему давнему другу.

– Узнал, гагулик! Узнал!

Вадим тоже смеялся и плакал одновременно.

Они еще долго стояли, обнявшись, стесняясь своих слез, боясь отпустить друг друга и опять потеряться.

Отступили они только после того, как в дверь постучались.

– А-а, взрослые мужики, деды, а сопли распустили… Входи, Гарик.

Парень поставил на стол поднос, вопросительно посмотрел в сторону Вадима.

– Спасибо, родной. Если что еще захотим, я тебе скажу.

Вадим отошел к столу, отодвинул стул.

– Садись. Отметим нашу встречу.

Али немного замешкался, Вадим понял это по-своему.

– Ара, ты что как неродной? Или не пьешь?!

– Не, – Али засмеялся, – пью, конечно. Разве я ломался когда? Да и есть, если честно, жуть как уже хочу.

– Да кто тебя знает? Времена меняются. Садись, настоечка нашего производства, забористая. И стряпня ничего. Не как у твоей Мехри, конечно. Но достойная.

Али с удивлением посмотрел на друга: получается, Вадим про него знал? Хотел спросить, но тот сделал упреждающий жест: все потом.