Хочешь, я буду твоей мамой? - Олеся Лихунова

В реабилитационном центре Нину убедили, что она обязательно будет ходить. Врачи починят ей ножки, и она станет бегать и прыгать как другие дети. Сделали несколько операций, полгода она провела, закованная обеими ногами в гипс. Даже взрослому тяжело было бы пройти этот путь, а ребёнку и подавно. И чтобы было ясно, из-за чего все эти мучения, ей многократно повторяли, что она обязательно пойдёт. Но когда гипс сняли, стало ясно, что это невозможно. И обещать прекрасное будущее перестали.

Через несколько месяцев мы забрали Нину домой, и тогда уже нам честно сказали, что надеяться не на что – коляска на всю жизнь.

Потом я проконсультировалась на всякий случай со своим дядей – опытным нейрохирургом, и он подтвердил: опереться на ноги Нина не сможет, так как нервы туда не проросли, а вживлять их никто в мире пока не научился.

Затем благотворительный фонд провёл консилиум в Москве – тот же вердикт.

И чтобы совсем не сомневаться, я съездила на консультацию к известному нейрохирургу в Институт нейрохирургии Бурденко. Он спокойно и подробно объяснил мне, почему невозможно поставить Нину на ноги даже в ортезах. Нервы заканчиваются слишком высоко.

Тогда перед нами встал вопрос: что делать с Нининой уверенностью в том, что она в самое ближайшее время будет ходить как все?

Нина просто уверена – она пойдёт в следующем году в школу на своих ногах, вместе с Кириллом, хотя я сто раз уже говорила, что мы будем учиться дома. Но Нина забывает мои слова и снова планирует такую же жизнь, как у всех, без каких-либо поправок. Будто не замечает, что носит подгузники, что не чувствует, как отбивает ноги до крови, если неаккуратно скачет куда-то. Словно всё это временное и ничего не значит.

Наши мнения с мужем разделились. Я считаю, нужно спокойно приучать Нину к тому, что её возможности здоровья и передвижения ограничены. Надо это принять и дальнейшую жизнь планировать исходя из этого. Усиленно учиться, чтобы получить какую-то профессию и во всём остальном приспосабливаться жить в мире здоровых людей.

Муж сомневается, что стоит отнимать у Нины надежду на исцеление. Он боится, что правда станет для неё ударом.

3 марта 2016 г.

Когда речь идёт о детях, которые всю сознательную жизнь провели в детском доме, очень важно понимать, что эти дети очень отличаются от обычных домашних детей. Сложно поверить, насколько они другие, пока лично не столкнёшься и не поживёшь вместе хотя бы несколько месяцев.

Домашним детям мы объясняем всё, начиная с самого раннего возраста. Многие ситуации и явления вокруг себя ребёнок наблюдает сам, анализирует и делает какие-то выводы, переспрашивает у взрослого, а взрослый или подтверждает, или объясняет, почему это не так. И на подобной основе ребёнок дальше строит свои представления о мире.

А теперь представьте себе детей, которые семь лет провели в детском доме. И которым все эти семь-восемь лет никто ничего не объяснял. Кто ты, где ты, почему ты тут, что будет дальше? Что будет завтра, куда всех повели? Почему перевели в другую группу, где ни одного знакомого лица? Почему перевели в интернат? Что будет дальше?

К семи годам ребёнок уже не задаёт этих вопросов. Он смиряется с тем, что всё непонятно и он сам ни на что не влияет.

Им просто давали лекарства. Отвозили в больницу, делали операции и возвращали обратно в детский дом.

Нина с ужасом вспоминает это всё: внезапно заходили врачи, говорили, что сейчас покажут ей мультик, надевали на лицо маску, а потом она проснулась от боли (операция на почках), её тошнило и рвало… На теле очередной шов. Но никто ничего не объяснял. На протяжении 7 лет жизни.

Рассказывая это, Нина в слезах кричит мне: «Они меня обманули и сделали операцию!» Она воспринимает это как издевательство. Практически насилие над ней без всяких причин.

Мне кажется, когда привозишь такого ребёнка домой, начинать надо с того, что день за днём объяснять ему, кто он, откуда взялся, почему там оказался, где теперь находится и что будет дальше. А если ребёнок ещё и с тяжёлым хроническим заболеванием, то и это растолковывать.

И это происходит совсем не так:

«Кирюша, а представляешь, от тебя отказалась мама в роддоме, поэтому ты попал в детский дом, а детям там не место, поэтому мы взяли тебя в семью».

«Даа?? Ну ничего себе! Вот так новости! Я в шоке, меня бросила родная мать, ах, я бедный, несчастный, вот так не повезло мне в жизни».

Нет-нет. Разговор складывается иначе:

– Кирилл, все дети рождаются у своих мам, но иногда мамы по какой-то причине не хотят воспитывать своих детей и отдают их в детский дом.

– А, понятно. А мои родители сидят в тюрьме. А я вылупился из яйца…

– Нет, Кирилл, я же тебе говорю, при чём тут тюрьма… Твоя мама живёт где-то в другом городе, она не смогла тебя воспитывать, и поэтому ты воспитывался в детском доме.

– Ммм, понятно. А вообще-то я из яйца вылупился.

Я повторяю и повторяю одно и то же. Прошу повторять за мной, и мы буквально заучиваем то, как было на самом деле, потому что ребёнок не понимает ничего в свои семь лет. Разве можно на этом этапе что-то мутить и недоговаривать? Нет никакого смысла. То, что нам, взрослым нормальным людям, выросшим в семье, кажется страшным известием или какой-то неловкой темой, этими детьми едва воспринимается. Словно в густом тумане появился тончайший луч света. Тому, что эта ситуация печальная, нужно ещё ребёнка научить!

С Галей мы проговаривали её историю тысячу раз в течение года. Поначалу она не понимала, путалась, забывала важные детали (например, тот факт, что мама её уже умерла). И когда это прошлое, наконец, усвоилось памятью, Галя преобразилась. Как будто успокоилась и начала жить заново, уже как полноценный человек. Именно с этого момента она стала резко развиваться и осознанно вливаться в нашу семью.

Необходимо понять, как важно иметь своё прошлое, настоящее и будущее. Хоть какое-нибудь. Без этого невозможно нормальное развитие личности. Однако я знаю приёмных родителей, которые считают, что лучше вообще не обсуждать прошлое. Мол, нечего на ребёнка наваливать взрослые проблемы, целее будет. Вырастет, разберётся.

Мало того что у Нины не было никакого прошлого, ей ещё и врали в настоящем, и к тому же, в связи с тяжёлой инвалидностью, с ней категорически не обсуждали будущее.

Домашние дети знают, что после детского сада они пойдут в школу, потом в институт, затем будут работать, женятся, воспитают детей, станут дедушками, бабушками и умрут в конце концов от старости. С Ниной никто не говорил на эти темы. Зачем расстраивать малышку? Пусть играет до тех пор, пока её не закроют навеки в каком-нибудь интернате для инвалидов.

Сколько труда мне стоило втолковать Нине, что она не всегда будет беспечным ребёнком! Она просто отказывалась воспринимать эту информацию.

Дома за обедом, на прогулках, во время мытья, я сто раз рассказывала ей об этапах обычной человеческой жизни. И каждый раз Нина слушала так, как будто впервые это слышала. В глазах удивление и недоверие.