Цвет боли. Красный - Эва Хансен

— Чем ты сегодня занималась?

И я вдруг действительно бросаю вызов:

— Пыталась разузнать все, что можно, о хозяине этого дома Ларсе Юханссоне.

— Зачем?!

— Интересно же.

Несколько мгновений он снова внимательно изучает мое лицо. У меня достает сил не покраснеть и даже не спрятать глаза. Что страшного в том, что я интересуюсь? Не будет оставлять одну почти на полдня.

Не знаю, что уж там углядел Ларс, но он недоверчиво хмыкает:

— Ну и что же тебе рассказали?

— Да много всякого…

— Судя по тому, что ты еще здесь, не слишком страшное?

— Я не из пугливых.

— Да-а?.. Проверим. Ты сегодня берсерками-то занималась?

— Да.

— Проверю.

— Да, господин учитель.

Что происходит с Ларсом, не понимаю, но при слове «господин» он почти взрывается:

— Не смей произносить этого при мне!

— Хорошо, не буду.

— Через полчаса жду тебя в библиотеке.

У себя в комнате я снова стою, прижавшись спиной к стене (это становится привычной позой для раздумий). Что за непостижимый человек? То ласковый и даже нежный, то бешеный, то насмешливый, то грубый. Он может играть на скрипке для себя арию Каварадосси или подхватить «Шторм» Вивальди, а может быть нетерпимым, почти злым. Прекрасно знает культуру викингов, психологию берсерков, но в его гардеробной женские тряпки сумасшедших расцветок с кружевами, накладные груди и косметика.

Он не убийца, потому что действительно был весь тот день на острове, но на вопрос, мог ли убить, я не решусь дать однозначный ответ. Вот только что, когда он взбесился из-за единственного слова, я вполне могла поверить в это. Занимается ли Ларс БДСМ до сих пор? Наверняка, хотя на общие встречи не ходит и Свену не рассказывает. Связывает? Тоже наверное.

Я могу со спокойной совестью доложить Анне и Оле, что, хотя Ларс и знаком с погибшей Кайсой Стринберг, даже когда-то занимался с ней вместе этой самой Темой, к ее гибели не причастен. Но к разгадке тайны под именем Ларс Юханссон я не приблизилась и на миллиметр, даже на микрон. Скорее, напротив — стала еще дальше. Не убил, но мог убить? Благороден, но безжалостен? Ласков, но жесток? Любитель оружия викингов и скрипки, обладатель стальных мускулов и корсетов в кружевах.

У него, как сказал Свен, немало грехов на душе. Что это за грехи? Этот человек прячет свои мысли, эмоции, свою жизнь от всех, даже если она на виду. Сумею ли я разгадать тебя, непостижимый Ларс Юханссон? Пустишь ли ты меня в свою душу, приоткроешь ли туда дверь хоть чуть?

Я вспоминаю слова Свена о «том случае» и понимаю, что у Ларса Юханссона еще немало секретов. Жаль, не спросила Свена о Жаклин. Она явно полоумная. Ларс утверждал, что обвиняла не его. А кого? Хотя какое мне дело? Может, «тот случай» к ней и имеет отношение? Но расспрашивать опасно. Свен сказал, что все, что захочет, Ларс расскажет сам.

Я вспоминаю, что Оскар тоже знаком с погибшей Кайсой. И от этого легче и спокойней не становится. Анна сказала, что если не сам Ларс, то кто-то из его окружения мог убить девушку. Черт возьми, ну почему нельзя просто жить, любить, ссориться, в конце концов, просто разругаться вдрызг, почему убийство, и убийство ли это все же? Что, если умениями Ларса воспользовался Оскар? Считать ли самого Ларса в таком случае виноватым? Нет, нельзя, разве можно винить мастера, сделавшего клинок, в том, что этим клинком убиты люди?

Так ничего и не решив, я отправляюсь в библиотеку к загадочному Ларсу Юханссону, который изводит себя по ночам в малой гостиной, играя на рояле и скрипке.

Ларс с удобством расположился у единственного кресла, стоящего перед камином. При моем появлении он разводит руками:

— Tarse venientibus ossa.

О, эту фразу на латыни я знаю, это любимая поговорка дедушки! «Кто поздно приходит — тому кости», говоришь?

Я с сокрушенным вздохом киваю:

— Dura lex, sed lex (Суров закон, но это закон).

Брови Ларса ползут вверх, он протягивает ко мне руку:

— Такая покорность и такое знание латыни не могут не тронуть. Иди сюда, я подвинусь. И объясни, откуда ты знаешь латынь.

Вот так, и у меня есть чем удивить! Я сама скромность, а потому остаюсь на краешке своего кресла. Не объяснять же ему, что этими двумя фразами мои познания латыни и ограничиваются.

Рука Ларса хватает за лодыжку:

— Стащить тебя за ногу? Иди сюда.

Подчиняюсь приказу не без удовольствия.

— Ты всегда такая строптивая?

Я только хмыкаю.

— А как покорности добиться?

— Только лаской.

Сказала и покраснела. Опасные игры, опасные разговоры, но нам обоим нравится. Вопрос только в том, чем все закончится и как скоро.

— А разве я не ласков? Уж так стараюсь, но ты сама ко мне в спальню не приходишь, меня не приглашаешь…

С этими словами он сажает меня к себе на колени, правой рукой обхватив меня за спину, а левой, не теряя времени, ныряет под рубашку.

— Ларс!

— Да, дорогая?

Обезоруживающее «дорогая»… Он словно чуть удивлен и озабочен моей реакцией одновременно.

— Почему ты меня так боишься? Если бы я не мог держать себя в руках, давно бы изнасиловал, но я же держу. Нет, чтобы оценить усилия…

Его рука по-хозяйски играет с моей грудью.

— Ларс, перестань, пожалуйста.

Я умоляю не потому, что боюсь его, я боюсь себя.

— Неприятно? — мурлычет он мне на ухо.

Я задыхаюсь и от движения пальцев, и от шепота.

— Приятно.

— Тогда терпи. Я сейчас еще целовать буду. — Пальцы уже расстегивают рубашку. — А будешь сопротивляться, совсем раздену.

Теперь над моей грудью колдуют его губы. Не знаю, как долго длится сладкая мука, противиться которой у меня нет никаких сил. Невольно я выгибаюсь дугой от избытка ощущений. Его пальцы берутся за пояс джинсов…

Вдруг он резко пересаживает меня на пол и почти бросается к камину — подкладывать полено.

— Вот как опасно заниматься латынью с сексуальным маньяком…

Опомнившись, я торопливо застегиваю рубашку. Не оглядываясь, понимаю, что он излишне долго возится с камином, вороша и вороша поленья.

Когда Ларс возвращается к креслу, он уже взял себя в руки. Как жаль…

— Ты любишь Хуго Альвена?

— Шведскую рапсодию?

— Не только. — Ларс вдруг хитро прищуривается: — Сходи, оденься-ка потеплей, это надо слушать на берегу. Встретимся внизу, только надень свитер и носки. Ты сегодня уже обедала, тащить на руках будет тяжело. Иди, иди.