Цепь Грифона - Сергей Максимов

Тонкая синяя полоска отчеркнула жёлтую ковыльную степь от голубого неба на утро четвёртых суток пути. Море. Слева, на востоке, поднималось из степи утреннее солнце. Из ковыля в небо то там, то тут взлетали жаворонки. Без каких бы то ни было понуканий, конь по кличке Брат перешёл на мелкую рысь. Против ожидания море почти не приближалось. И только тогда, когда утреннее солнце превратилось в солнце полуденное, взгляду во всей полноте открылся бескрайний простор Чёрного моря. Разница с Балтикой оказалась столь разительной, что Сергей Георгиевич был по-юношески ошеломлён.

Трудно было даже представить, что в этом небе когда-нибудь могут возникать низкие серые тучи, столь обычные для севера. А тепло от земли даже не грело, а обжигало всё тело. Усталый Брат давно перешёл на шаг. Животное, широко раздвигая ноздри, ловило морской воздух и время от времени фыркало. Вид бескрайних, до далёкого горизонта вод уже не обманывал его. Инстинктивно конь чувствовал, что утолить немалую жажду в ближайшее время ему не удастся.

Берег нельзя было назвать пологим, но не был он и скалистым. Белая от пены, изломанная полоска прибоя находилась внизу на расстоянии примерно километра, и, кажется, шум волн странным неясным шорохом долетал оттуда.

Сергей Георгиевич из-под опущенного на глаза козырька офицерской фуражки оглядел берег. Носовым платком протёр окуляры и увеличительные стёкла бинокля. В бинокль ещё раз осмотрел прибрежную полосу. Слева в далёкой зелени небольшого ущелья белели мазаные хаты хутора. А между селением и морем чернели похожие издалека на шелуху мелких семечек, опрокинутые вверх дном просмолённые рыбацкие лодки.

– Вот там мы с тобой, Брат, и попьём водички, – сказал он коню, погладив того по шее.

Сдержанное ржание было ответом на его слова. И уже в четыре глаза смотрели на хутор. Точно пытались угадать, – что их может там ждать? Суровцев, высвободив ноги из стремян, легко спрыгнул из седла на землю. И зря это сделал. Боль от раны в бедре остро отозвалась во всём теле. Согнувшись, грязно и громко сам на себя выругался. Опять погладил коня. Точно извинился. И уже вслух проговорил:

– Родная речь, изволите слышать… Манеры, знаете ли, сударь… Не манеры, а скотство вопиющее…

Тёмный глубокий взгляд умных лошадиных глаз стал ему ответом.

1942 год. Апрель – май. Москва

Всё, что происходило с Линой в последние месяцы и недели, не поддавалось простому объяснению и вырывалось из пространства общепринятой логики в сферу для неё непонятную, таинственную, почти мистическую. Через бытовые, казалось бы, заботы и хлопоты молодая женщина приходила к совершенно другому, новому, прежде ей не знакомому осознанию и ощущению себя и как женщины, и как личности. Только сейчас, понимала она, любовь к Суровцеву стала принимать истинный свой размер, характер и глубину. И если что-то пугало её в этом мире, так это то, что обозримых границ своего разрастающегося чувства она не видела и не понимала. А ещё, неожиданно, ей пришлось обрести новое имя… Точно обрести новую судьбу…

В своё жильё они впервые попали ночью в сопровождении работника хозяйственного управления НКВД. Капитан-чекист с четырьмя полковничьими шпалами в петлицах был деловит и сдержан до цинизма.

– Вам положена пятикомнатная… В этом подъезде таких три. На втором, на четвертом и на пятом этажах. Этаж и квартиру можете выбрать сами, – говорил он, бросая луч фонаря на входную дверь, на лестницу, вниз и вверх по подъезду. Лифта в доме не было.

– Откройте эту, – указал Суровцев на обитую кожей опечатанную дверь на втором этаже.

Капитан сорвал печать. Передал Суровцеву фонарик. В руках у Лины оказалась полоска бумаги, на которой в сумраке синели герб и дата: «15 июля 1941 года». «Почти год квартира была опечатанной», – отметила она. Чекист, улыбаясь, перебирал большую связку ключей с бирками. Нашёл нужные ключи. Открыл дверь. За первой дверью оказалась ещё одна. Опять последовала возня с ключами.

– Прошу, товарищ генерал, – открыв вторую дверь, многозначительно произнёс капитан. – Выключатель, помнится, был где-то справа. Проходите, – обращался он уже к Лине.

Начиная прихожей и заканчивая просторной столовой и кухней, пятикомнатная квартира была в полном беспорядке. Всюду разбросанные старые газеты и какие-то бумаги. Открытые дверцы шкафов с перемешанными в них вещами. Дорогие обои со светлыми пятнами от сорванных фотографий и картин. Пропажу ковров на полу красноречиво иллюстрировали большие светло-коричневые прямоугольники на тёмном паркете. Всё сохраняло следы прошлогоднего ареста жильцов, последовавшего обыска и основательного разграбления. В серванте полностью отсутствовала посуда. На всём седой слой пыли.

Другие квартиры смотреть не стали. Внимание Суровцева сразу же привлёк рояль в зале. Подошёл. Пробежал пальцами по клавишам.

– Строит, – вслух отметил он.

Было видно, свой выбор он уже почти сделал. Скорее для порядка, чем из любопытства, ещё раз прошёл по всей квартире. Чуть дольше, чем везде, задержался в кабинете и спальне. Вышел. Взглянул на Лину. Точно спросил её мнение. Она, растерянно улыбаясь, только пожала в ответ плечами.

– Что скажете? – настороженно поинтересовался чекист.

– Выбор сделан, – ответил Сергей Георгиевич.

– Вот это правильно, – радостно оживился капитан. – А то ходят-ходят. Не знают сами, чего хотят.

Он снял с большого кольца два ключа и передал их генералу. Бросил увесистую связку в портфель. Достал какие-то бумаги. Поставил на пыльную крышку рояля чернильницу-непроливашку. Стал заполнять документы, положив их поверх всё того же портфеля, который держал в руках. Попросил Суровцева три раза расписаться. Заученным движением с помощью линейки оторвал ордер на жильё, оставив корешок себе.

– Всё, – сказал он, – бывшие хозяева беспокоить, сами понимаете, не будут. Ни одного беспокойного во всём доме. Все или покойные, или эвакуированные с беглыми… В прошлом году в бега подались, – в ответ на удивленные взгляды уточнил чекист, – в октябре из Москвы так драпали, что и двери, и окна закрыть забывали. А соседи у вас подбираются хорошие. В основном наши… Из Наркомата обороны несколько человек есть.

И точно в благодарность за то, что не пришлось долго ходить по подъездам, этажам и квартирам, хозяйственник рассказал краткую историю этого примечательного дома и его жильцов:

– Кооператив адвокатов этот дом строил. Народ был шебутной, языкастый, всё больше еврейской нации… Они тут и понастроили кто во что горазд… Так что здесь то кухня под спальней, то туалет над чьей-то столовой. А то и ванна у кого-то, этажом выше, прямо над чьим-то кабинетом. Словом, жили весело, богато, но не долго…

Чекист внимательно осмотрел зал, точно соображая, а всё ли на месте в квартире. Наблюдая за выражением его лица и за его взглядом, Суровцев достаточно легко отмечал отсутствие тех или иных вещей. Так он воочию видел, что пустое теперь место на комоде раньше занимал радиоприёмник. Остатки спиралевидной антенны из медной проволоки тянулись к гардине на окне. А там, где сейчас грудой лежали старые газеты, вероятно, находился небольшой диван, ножки которого оставили свои следы на полу.