Великий Могол - Алекс Ратерфорд

Хумаюн снова обнял ее.

– Я восстановлю империю Моголов, и мы будем великими, ты, и я, и наш сын, – прошептал он, снова медленно и нежно лаская ее.

– Повелитель, на базаре маленького, обнесенного дувалом городка в нескольких милях к югу мои разведчики поймали одинокого путника. По одежде и акценту он явный чужак в тех местах. Расспрашивал у конеторговцев и у всех подряд, не проходил ли мимо них ты и твой караван, – доложил Ахмед-хан.

– Если он шпион, то очень плохой. Он явно ни от кого не скрывался.

Ахмед-хан не одобрил улыбки Хумаюна.

– Он говорит, что пришел из Кабула, повелитель, и еще хочет видеть тебя. Если его намерения искренни, то, судя по его лицу, у него плохие новости.

– Срочно приведи его ко мне.

– Да, повелитель.

Тень недоброго предчувствия закралась в сердце Хумаюна.

Через несколько минут между ровными рядами шатров он заметил Ахмед-хана, идущего с двумя его людьми и высоким молодым человеком. Они подошли ближе, и Хумаюн увидел, как потрепан, грязен и изможден был незнакомец. Темные круги под глазами выдавали усталость.

– Повелитель… – Он простерся на земле в традиционном приветствии корунуш.

– Встань. Кто ты и что хочешь мне сказать?

Незнакомец медленно поднялся.

– Я Дария, сын Назира, командира одного из твоих гарнизонов в Кабуле.

Хумаюн помнил Назира, мужественного старого таджика, военачальника, верно служившего ему долгие годы. В лагере он славился своей сексуальной ненасытностью и числом детей от четырех жен и многочисленных наложниц, родивших ему восемнадцать сыновей и шестнадцать дочерей. Хумаюн не видел Назира многие годы, и на тот момент у него было именно столько детей.

– Значит, если ты тот, кого я знаю, то скажи, сколько у твоего отца детей.

Дария меланхолично усмехнулся.

– Этого никто не знает, но от его первых четырех жен нас у него было тридцать четыре. После смерти в прошлом году одной из жен – слава Аллаху, это была не моя мать, – он взял в жены пятую, которая родила ему тридцать пятого ребенка. У меня под одеждой ожерелье из волчьих зубов, которое носил мой отец. – Он полез под грязную одежду.

– Не надо. Я верю, что ты сын Назира. Какие новости из Кабула? Говори…

– Плохие, повелитель, хуже не бывает. Вскоре после того, как твой дед прибыл в Кабул, у него случился припадок. Он сильно ослабел, потерял речь и едва мог передвигаться. Медленно он пошел на поправку, но…

– Что случилось? – прервал его Хумаюн, хотя в душе уже знал ответ.

– Он умер во сне, повелитель. Почти четыре месяца тому назад. Слуги нашли его утром. У него было такое умиротворенное лицо…

Хумаюн опустил взор, пытаясь осознать, что Байсангара больше нет.

– Повелитель, это не всё… Твои братья Камран и Аскари, осевшие в Пешаваре у подножия Хайберского перевала, узнав о болезни твоего деда, решили воспользоваться этим. Через перевал они привели в Кабул войска. Когда они добрались до города, твой дед уже умер. Без предупреждения они напали на цитадель и, несмотря старания моего отца и других, быстро заняли ее.

На миг Хумаюн позабыл о смерти Байсангара.

– Кабул захватили Камран и Аскари?

– У них было золото, повелитель, добытое грабежом караванов. Мы слышали, что они захватили нескольких богатых персидских купцов и воспользовались их золотом, чтобы подкупить некоторые горные кланы пашаев, бараков и хазар. Другие недостойные племена тоже перешли на их сторону. Но сражение за Кабул было недолгим. Твои братья подкупили одного из стражников, чтобы тот открыл им ворота крепости.

Хотя лагерь был залит солнечным светом, мир вдруг показался Хумаюну темным и холодным.

– Моего отца… – Голос Дарии дрогнул. – Когда он побежал от ворот, пытаясь предупредить защитников, что их предали и враги ворвались в крепость, какой-то пашай ударил топором в грудь. Ему удалось добраться до порога дома, где я его и нашел. Его последними словами был приказ выбраться из Кабула… Он отдал мне свое ожерелье в доказательство того, кто я. Я должен был найти тебя и рассказать о том, что случилось. И еще он сказал… что очень сожалеет… он сделал все, что смог, защищая Кабул, но подвел тебя. Поначалу я искал тебя в Саркаре, но ты уже ушел оттуда. С тех пор я тебя ищу; думал, что опоздал, что ты уже знаешь…

– Нет. Я ничего об этом не знал. – Хумаюн постарался сдержаться. – Твой отец не подвел меня; он отдал за меня свою жизнь, и я этого не забуду. Ты совершил трудный путь. Теперь тебе надо отдохнуть, но мы еще поговорим. Я должен узнать как можно больше о том, что случилось.

Когда люди Ахмед-хана увели Дарию, падишах подал знак Джаухару, что хочет остаться один, и ушел к себе в шатер. Умываясь, он едва почувствовал, какой холодной была вода. Его захватили противоречивые мысли – личные, политические, но все неприятные. Поначалу простая печаль, понимание того, что никогда больше он не увидит своего деда, мучила его больше всего. Закрыв глаза, Хумаюн вспомнил яркие рассказы отца о том, каким был Байсангар в молодости, о том, как молодым всадником он принес Бабуру кольцо Тимура, еще в крови его прежнего хозяина; как пожертвовал Байсангар своей правой рукой, о его преданности Бабуру, о том, как он открыл повелителю ворота Самарканда. У матери Махам были свои истории про своего отца, не такие яркие, но еще более исполненные любовью. И вот Байсангар умер, даже не узнав, что Хумаюн женился… Но он хотя бы не узнал, что Камран и Аскари захватили Кабул.

При этой мысли другое чувство, сильнее, чем скорбь, завладело им – ненависть к братьям. Если бы их привели к нему теперь, любые призывы к милости не помешали бы ему отрубить их предательские головы и бросить в пыль. Хумаюн яростно выхватил свой кинжал и запустил его через шатер в круглую красную подушку, вообразив, что это горло Камрана.

Брат воспользовался возможностью захватить трон с помощью своего верного союзника Аскари. Пока Кабул в их власти, Хумаюну будет почти невозможно вернуть Индостан. Давно ясно, что для них единство семьи и гордость за династию Моголов значат гораздо меньше, чем возможность обогатиться и, совершенно очевидно, навредить ему. Почему они не видят, насколько разрушительна их мстительная зависть, как опасна она для них всех?

Хумаюн бродил по шатру, пытаясь привести в порядок свои мысли. Надо думать и действовать рационально, не только ради себя, но ради жены и их нерожденного ребенка. Мысль о Хамиде на мгновение подняла ему настроение. Несмотря на преследовавшие их неприятности, последние недели стали для него самыми счастливыми в жизни, особенно когда, месяц тому назад, Хамида сказала ему со светящимся взором, что ее сон оказался в руку: она действительно беременна. Возможно, мысль о том, что скоро у него будет наследник, сделала последнее предательство Камрана и Аскари еще более невыносимым. Противостоя ему, они угрожали и его жене, и нерожденному ребенку, которого Хумаюн уже любил больше всего на свете.