Клан Ельциных - Анна Гранатова

Потом Ельцин начнет рассуждать о том, что такое настоящие демократические перемены и какой будет новая Россия. Его молча, затаив дыхание слушали.

— Теперь у нас новая страна, с новой политической элитой, — подытожил свою речь Ельцин.

Каждый понял эту фразу по-своему.

Наина Иосифовна подумала о кремлевских «четвергах», затеянных еще Раисой Максимовной. Татьяна Борисовна — о молодых либералах, о бизнесменах, которые хотели активно строить новую, демократическую Россию. Елена Окулова — о том, что все катаклизмы вроде ГКЧП закончились и теперь жизнь станет спокойной, без потрясений.

— Наступила эпоха либерализма, — продолжал Борис Николаевич. Это — эпоха, где у каждого будет новая роль. И женщины теперь, — он посмотрел на Наину и Татьяну, — будут совсем другими. Не простыми русскими домохозяйками, не крестьянками, управляющими государством, а сильными личностями. Либеральные женщины будут участвовать в политике.

— Папа, как хорошо ты говоришь! — захлопала в ладоши Таня.

Борис Ельцин удовлетворенно кивнул.

— Я же теперь за все в стране отвечаю… Такая, понимаешь, загогулина. А давайте включим телевизор, — предложил президент России.

— Тебя еще рано смотреть, — заметила Наина, взглянув на часы.

— А мне просто интересно посмотреть, что у меня в стране в последние часы делается. Посмотреть, так сказать, хозяйским глазом.

Наина щелкнула пультом управления, и экран телевизора начал наполняться ровным голубоватым свечением.

По телевизору показывали почему-то Америку. Перед народом с новогодним приветствием выступал Джордж Буш.

Хоть по шею в грязи, но зато — хозяин.

Генерал А. Власов

Нет человека, стоящего выше или ниже закона, подчинение закону требуется по праву, а не выпрашивается как милость.

Теодор Рузвельт

Первый импичмент

НАША ВЕРСИЯ:

Сквозь дощатую решетку веранды на деревянный пол падали жиденькие солнечные лучики. Они как бы просеивались через сито, и от этого пол веранды напоминал шахматную доску, покрывшись сеткой черных и белых пересекающихся полос. Борис Ельцин стоял в этой клетке теней, наморщив лоб и полуприкрыв глаза, — так ему лучше думалось.

Ему брошен вызов. Взаимодействие парламента и Кремля превратилось в политическое Ватерлоо. Законодательная власть сопротивляется исполнительной.

Ему, Борису Ельцину, весной 1993 года объявили импичмент. То есть предложили уйти подобру-поздорову со своей должности…

Он прикрыл глаза и уткнулся лицом в ладони. И перед его внутренним взором поплыли могильные кресты. Он отчетливо услышал звон весенней капели и почувствовал густой запах влажной земли выкопанной могилы. Почему она — самый близкий ему человек — умерла именно в этот день?

Кажется, его преследовал злой рок. В самом деле, как такое стало возможным? Его мама, Клавдия Васильевна, умерла в тот самый день, когда в Верховый Совет для обсуждения и принятия была внесена самая тяжелая, самая радикальная для России программа… Программа приватизации Анатолия Чубайса.

Москва шумела свежими политическими лозунгами. Восьмой съезд законодательной власти в марте 1993 года стал водоразделом в жизни страны. Он вбил клин между Кремлем и парламентом. Клин, с которого началось противостояние, растянувшееся на все лето того года, породившее импичмент и референдум и закончившийся в октябре расстрелом Верховного Совета…

ИЗ КНИГИ Б.ЕЛЬЦИНА «ЗАПИСКИ ПРЕЗИДЕНТА»:

«Мама умерла в половине одиннадцатого утра. А сообщили мне об этом только вечером. Утром я проходил мимо ее комнаты раза три, то за документами, то позвонить… И в последний раз дежурный охранник видел, как она вышла из своей комнаты, что-то сказала мне вслед, но я не заметил, прошел.

Это было в воскресенье.

Накануне вечером 20 марта она сидела, смотрела телевизор вместе со всей семьей. Смотрела мое выступление. Подошла, поцеловала и сказала: «Молодец, Боря». И ушла к себе.

В воскресенье открылась чрезвычайная сессия Верховного Совета, на площадях Москвы состоялись митинги «ДемРоссии» и коммунистов. Это были митинги протеста программе приватизации. Я занимался всеми этими делами, готовил дальнейшие шаги, получал информацию с сессии, постоянно звонил силовикам, Черномырдину…

В середине дня мне в первый раз сообщили, что маме плохо, я сказал: «Что же вы медлите? Надо везти в больницу». Мне ответили: врачи занимаются, вызвали «скорую». Я немного успокоился.

Прилег, потому что был уже на пределе, предыдущая ночь прошла без сна. Да и перед этим накопилось… Мама меня очень беспокоила, я несколько раз спрашивал, как она, но мне не сообщали, говорили: она в больнице. Надо же, и я не почувствовал, что это все, конец. Что ее уже нет. Все мысли были заняты этим проклятым съездом.

Вечером ко мне приехали члены правительства, человек семь, и все уже знали. Не знал один я. Вот такие собрали большие силы. Видно, очень боялись моей реакции…

Помню, что я попросил всех выйти и лег.

Все, мамы больше нет.

Почему именно в этот день? Какой-то знак, что ли? Ее уход был как благословение, как жертва. Будто она сказала сыну: все, больше я ничем тебе на этом свете помочь не смогу…

Она умерла тихо, безболезненно, во сне, не меняя позы. Так врачи мне сказали.

Похороны состоялись во вторник. Не сверхпышные, не сверхскромные. Христианские похороны.

Было отпевание. Маму похоронили на Кунцевском кладбище в Москве».

* * *

Съезд попытался ограничить полномочия Ельцина. Это было и понятно, ведь сам факт того, что теперь появится

наряду с государственной и частная собственность, требовал жесткого контроля. В противном случае страна могла получить бесконтрольную и хищническую приватизацию со скупкой государственного имущества за бесценок, разрушение целых экономических отраслей, растаскивание государственных фондов и вывоз капиталов за рубеж, перевод прибыли от российского бизнеса на счета западных банков (что и произошло). Но Ельцину не нравилось, что Верховный Совет будет каким-то образом контролировать решения Кремля, и именно тогда с его подачи была заложена бомба недоверия к парламентской власти. Съезд потребовал, чтобы все основные политические и экономические действия совершались под его контролем. Ельцину это страшно не понравилось, и он сделал запись в своих дневниках, фактически бессознательно подтолкнув самого себя к решению идти ва-банк. Что и закончилось кровавой бойней у Белого дома. (Кстати, по материалам следствия, проведенного прокуратурой РФ, было установлено, что из оружия, имевшегося в распоряжении сторонников Верховного Совета, не было убито ни одного человека.)