Тихий американец - Грэм Грин

Когда Виго ушел, мне оставалось ждать еще час появления какого-нибудь живого существа: пока Фуонг не придет из кино. Поразительно, как меня взволновало посещение Виго. У меня было чувство, будто какой-то поэт принес мне свои стихи на суд, а я по небрежности их уничтожил. Сам я был человеком без призвания, – нельзя ведь считать газетную работу призванием,

– но я мог угадать призвание в другом. Теперь, когда Виго ушел, чтобы сдать в архив свое незаконченное следственное дело, я жалел, что у меня не хватило мужества вернуть его и сказать:

«Вы правы. Я видел Пайла в ту ночь, когда его убили».

По дороге к набережной Митхо я встретил несколько санитарных машин, направлявшихся из Шолона к площади Гарнье. Слухи разносятся быстро; об этом можно было догадаться по лицам прохожих: они с недоумением оборачивались на тех, кто, как я, ехал со стороны площади. Но когда я достиг Шолона, я уже обогнал слухи: жизнь там была оживленной, привычной, еще ничем не нарушенной, – люди пока не знали.

Я разыскал склад мистера Чжоу и поднялся к нему домой. Со времени моего последнего визита здесь ничего не изменилось. Кошка и собака перепрыгивали с пола на картонки, а оттуда на чемодан, как шахматные кони, которые никак не могут сразиться друг с другом. Младенец ползал по полу, а два старика все еще играли в маджонг. Недоставало только молодежи. Едва я появился в дверях, как одна из женщин принялась наливать мне чай. Старая дама сидела на кровати и разглядывала свои ноги.

– Мсье Хена, – попросил я. Покачав головой, я отказался от чая: у меня не было настроения снова затевать это долгое и горькое чаепитие.

– Il faut absolument que je vois M.Heng[45]. – Я не мог объяснить им, как срочно мне нужно видеть мсье Хена, но, кажется, решительность, с которой я отказался от чая, вызвала в них какое-то беспокойство. А может, как и у Пайла, у меня была кровь на ботинках. Во всяком случае, одна из женщин повела меня вниз по лестнице, а потом вдоль двух людных, увешанных китайскими вывесками улиц, к дверям лавки, которую на родине у Пайла назвали бы «салоном похоронных процессий». Лавчонка была загромождена каменными урнами для праха китайских покойников.

– Где мсье Хен? – спросил я у старика китайца в дверях. – Мсье Хен.

То, что я здесь видел, достойно завершало этот день, который начался с осмотра эротической коллекции плантатора и продолжался среди мертвецов на площади. Кто-то подал голос из задней комнаты, китаец посторонился и пропустил меня внутрь.

Сам Хен любезно вышел навстречу и провел меня в маленькую комнатушку, уставленную по стенам резными черными стульями, которые стоят в каждой китайской приемной, – необжитые, неудобные. Но у меня было подозрение, что на этот раз на стульях сидели, так как на столе еще стояли чайные чашечки и две из них были недопиты.

– Я помешал какому-то собранию, – сказал я.

– Деловая встреча, – уклончиво отозвался мистер Хен. – Пустяки. Я всегда рад вас видеть, мистер Фаулер.

– Я пришел к вам с площади Гарнье.

– Так я и думал.

– Вы слышали…

– Мне позвонили по телефону. Говорят, что покуда мне лучше держаться подальше от мистера Чжоу. Полиция сегодня будет вести себя очень деятельно.

– Но вы же тут совсем ни при чем.

– Полиция обязана найти виновника.

– Это все тот же Пайл, – сказал я.

– Да.

– Он сделал страшную вещь.

– У генерала Тхе такой несдержанный характер.

– Пластмасса – опасная игрушка для мальчиков из Бостона. Кто начальник Пайла, Хен?

– Мне кажется, что мистер Пайл в значительной мере действует на свой страх и риск.

– А кто он такой? ОСС?[46]

– Начальные буквы не играют большой роли.

– Что мне делать, Хен? Его надо унять.

– Напишите правду. Но, может быть, это трудно?

– Моя газета не интересуется генералом Тхе. Она интересуется только такими, как вы, Хен.

– Вы в самом деле хотите унять мистера Пайла?

– Вы бы только его видели, Хен! Он стоял и объяснял мне, что это досадная ошибка, что там должен был быть парад. Он сказал, что прежде чем идти к посланнику, ему надо почистить ботинки…

– Конечно, вы могли бы рассказать все это полиции.

– Она тоже не интересуется Тхе. Разве она посмеет тронуть американца? Он пользуется дипломатической неприкосновенностью. Окончил Гарвард. Посланник очень им дорожит. Хен, понимаете, там была женщина… Ее ребенок… Она-прикрыла его своей соломенной шляпой. Не могу забыть. И еще другой ребенок, в Фат-Дьеме…

– Успокойтесь, мистер Фаулер.

– Что еще взбредет ему в голову, Хен? Сколько бомб и сколько мертвых детей можно получить из одной бочки диолактона?

– Вы согласны помочь нам, мистер Фаулер?

– Он сослепу вламывается в чужую жизнь, и люди умирают из-за его глупости. Жаль, что ваши не прикончили его на реке, когда он плыл из Нам-Диня. Судьба многих людей была бы совсем другой.

– Я с вами согласен, мистер Фаулер. Его необходимо унять. У меня есть предложение. – Кто-то осторожно кашлянул за дверью, а потом шумно сплюнул.

– Не могли бы вы пригласить его сегодня вечером поужинать во «Вье мулен»?. Между половиной девятого и половиной десятого…

– Зачем?..

– Мы с ним побеседуем по дороге, – сказал Хен.

– А если он будет занят?

– Пожалуй, лучше, если вы попросите его зайти к вам, скажем, в шесть тридцать. Он в это время свободен и несомненно придет. Если он согласится с вами поужинать, подойдите к окну с книжкой, словно вам темно.

– Почему именно во «Вье мулен»?

– «Вье мулен» стоит у моста в Дакоу; надеюсь, мы там найдем местечко, чтобы поговорить без помехи.

– Что вы с ним сделаете?

– Вы ведь не хотите этого знать, мистер Фаулер. Обещаю вам, мы поступим с ним так деликатно, как позволят обстоятельства. – Невидимые друзья Хена зашевелились за стеной, как мыши. – Вы поможете нам, мистер Фаулер?

– Не знаю, – сказал я. – Не знаю.

– Рано или поздно, – объяснил мне Хен, и я вспомнил слова капитана Труэна, сказанные им в курильне опиума, – рано или поздно человеку приходится встать на чью-нибудь сторону. Если он хочет остаться человеком.

Я оставил Пайлу записку в посольстве с просьбой прийти, а потом зашел в «Континенталь» выпить. Обломки были убраны; пожарная команда полила площадь из шлангов. Мне тогда и в голову не приходило, какую важную роль будут играть в моей жизни каждая минута, каждое мое движение. Я даже подумывал, не провести ли мне в баре весь вечер, отказавшись от назначенного свидания. Потом я решил припугнуть Пайла, что ему грозит опасность, – какова бы ни была эта опасность, – и заставить его отказаться от своей деятельности; поэтому, допив пиво, я пошел домой, а дома стал надеяться, что Пайл не придет. Я попытался читать, но на полке не было ничего, что могло бы меня увлечь. Мне, наверно, следовало покурить, но некому было приготовить трубку. Я невольно прислушивался к звуку шагов и наконец их услышал. В дверь постучали. Я открыл, но это был Домингес.