Корабли времени - Стивен Бакстер

Заняв места, мы оказались лицом друг напротив друга. Было душно: в этот солнечный день, похоже, печки продолжали работать внутри, а может быть, так казалось из-за того что окна были плотно закупорены. Хотя нельзя было открыть форточки, единственным спасением от жары оставались шторы.

Как только Олдфилд закрыл дверь, провернув несколько рычагов, мы тронулись. Поезд немедленно тронулся.

— Похоже, мы единственные пассажиры, — подал голос Моисей.

— А кто еще поедет в такой развалюхе, — заметил я.

— В этом веке комфорт — редкое явление, — проскрипел Филби, ерзая на голых досках, и стараясь пристроиться поудобнее — тщетно..

Несколько миль за окном тянулись поля Ричмонда. Пара одиноких фигурок возилась с тяпками. Все это смахивало на сцену из пятнадцатого, и уж никак не двадцатого века. Лишь несколько разбомблены развалин, осевших в землю, напоминали о присутствии цивилизации. Рядом с ними патрулировали вооруженные солдаты, посверкивая стеклами противогазов и поглядывая в небо.

У Мортлейк я заметил четырех висельников на телеграфных столбах у самой железной дороги. Их тела почернели, и, по всему видно, над ними поработали птицы. Я обратил внимание Филби на это удручающее зрелище — он, как и солдаты, отнесся к увиденному равнодушно, как к давно знакомому предмету обстановки. Обратив свои водянистые глаза в сторону трупов, Филби процедил:

— Мародеры. Воровали на полях брюкву или что-нибудь в этом роде.

Сразу стало ясно, что это типичное явление для средневековой Англии 1938 года.

И тут — поезд вошел в тоннель. Две тусклые лампочки вспыхнули на потолке, окрасив в желтый цвет лица окружающих.

— Это подземка? — спросил я у Филби. — Похоже, мы свернули на ветку метрополитена.

Филби заметно смутился.

— Не знаю номер этого маршрута.

— Зато никто с неба не атакует, — заметил Моисей.

Бонд покачала головой:

— Здесь тоже не безопасно.

Филби кивнул:

— Газ повсюду.

Затем последовал короткий, но красочный рассказ Филби об одной из газовых атак, свидетелем которой он стал в Найтсбридже, на заре войны. Бомбы сбрасывали вручную с аэростатов. С тех пор все забыли про покой, мир и порядок. Дальнейшие события войны показали, что готовиться надо всегда к самому худшему.

То, что вначале было в новинку, стало привычным явлением, рассказывал Филби, в мире бесконечной войны.

— Удивительно, как это еще мораль не дала маху совсем, Филби.

— Люди выстояли. Хотя какой ценой, — продолжал он. — Помню август 1918-го, например… Был момент, когда казалось, восточные союзники могли одержать верх над проклятыми германцами и наконец, завершить войну. Но тут произошло Кайзеровское сражение, Kaiserschlacht , великая победа Людендорфа, когда ему удалось прорваться сквозь линии британцев и французов, разделив их на два фронта. После четырех лет окопной войны это был грандиозный прорыв — для них, для германцев. Даже бомбардировка Парижа, после которой погиб почти весь генеральный штаб, не помогла нам.

Капитан Бонд кивнула.

— Быстрая победа на Западе заставила германцев обратить внимание на русских на Востоке. И тогда, в 1925-м году…

— В двадцать пятом году, — подхватил Филби, — эти чертовы германцы стали организовывать создавать так называемую Mitteleuropa о которой давно вожделели.

Тут они с Бондом вкратце обрисовали мне ситуацию. Mitteleuropa: осевая Европа, единый рынок, раскинувшийся от берегов Атлантики до Урала. К 1925-му году кайзер держал контроль над землями, простиравшимися от Балтийского моря до Атлантического океана, включая русскую Польшу и доходя до Крыма. Франция стала ослабшим крестцом, отрезанным от основных ресурсов. Люксембург превратился в федеральный штат Германии. Бельгия и Голландия были вынуждены предоставить свои порты германскому флоту. Горняки Франции, Бельгии и Румынии добывали топливо для дальнейшей экспансии Рейха, и славяне вынуждены были отступить. Миллионы нерусских народов были «освобождены» от владычества Москвы.

И так далее, во всех деталях.

— Тогда, в 1926-м, — сказала Бонд, — союзники — британцы со своей империей, и Америка — снова открыли фронт в Европе. Это было Вторжение в Европу: грандиозный десант войск и материального обеспечения через воды, и по воздуху, не знавший прецедентов в истории.

— Сначала все пошло неплохо. Население Франции и Бельгии поднялось на освободительную борьбу и германцам пришлось худо. Они стали оттягивать войска.

— Но не долго, — вклинился Филби, — Вскоре снова наступил 1915-й и две великих армии увязли в болотах Франции и Бельгии.

Так началась Осада. Но теперь открылся доступ к неограниченным почти ресурсам, Британской империи и Американского континента, с одной стороны, и «Mиттельевропы», с другой, неограниченные практически ресурсы хлынули в алчную глотку войны.

И тогда началась новая тактика: Гражданская Война — имевшая целью истребление гражданского населения: воздушные торпеды и газовые атаки.

«Война народов ужаснее войны королей» — хмуро процитировал Моисей.

— Но это же люди, Филби, они ведь люди — как такое возможно?

Голос его, приглушенный маской, так хорошо знакомый, стал вдруг чужим и далеким.

— Были массовые протесты, выступления — особенно широко проходившие в двадцатые годы двадцатого века, я до сих пор это помню. Но затем появился «Указ 1305», запретивший забастовки и все тому подобное. И тогда наступил конец.

В этот момент мне показалось, что стены тоннеля раздвинулись: мы въехали в подземный зал.

Бонд с Олдфилдом сняли маски, с видимым облегчением. Филби тоже расстегнул ремешки противогаза на затылке. На подбородке у него остался отпечаток.

— Другое дело, — выдохнул он.

— Здесь безопасно?

— Как везде.

Я тоже расстегнул и снял маску. Моисей торопливо стянул ее с головы и помог морлоку. Олдфилд, Бонд и Филби пораженно уставились в мохнатое лицо — могу их понять — пока Моисей не помог ему надеть очки и кепи.

— Где мы? — спросил я у Филби.

— Не узнаешь? — Старик махнул рукой за окно.

— Я…

— Это Хаммерсмит[6], старина. Мы только что прошли под рекой.

Хилари Бонд пояснила:

— Хаммерсмитские Ворота. Мы добрались до Лондонского Купола.

Лондонский купол! Вот еще одно новое слово, неизвестное моему времени. Ничего похожего мне еще видеть не доводилось — поэтому даже сравнить затрудняюсь. Вообразите себе: громадная тарелка из бетона и стали почти двух миль в поперечнике, простиравшаяся через весь город от Хаммерсмита до Степни[7], и от Ислингтона до Клапама… Словно дюжие телеграфные столбы, всюду мельтешили опоры, вбитые в глинистую лондонскую почву, словно ноги гигантов.