Южный ветер - Норман Дуглас

Денис, выслушав эту печальную повесть, произнёс от силы два-три сочувственных слова, чем весьма удивил мистера Херда. Последний всегда полагал, что молодой человек принадлежит к числу ближайших друзей Герцогини.

— Уж эти мне художественные натуры! — подумал он. — У них на всё особый взгляд. Подумать только! Наверное, я никогда не смогу их понять.

Дойдя до рыночной площади, они распрощались — без особых сожалений с обеих сторон.

Во время обеда Герцогиня вовсе не казалась опечаленной постигшим её несчастьем. Она переносила его с достоинством. Расторопный дон Франческо уже успел утешить её, указав, что такого рода незначащие происшествия являются испытанием веры, и что ей следует быть благодарной за неожиданно представившуюся возможность показать, сколь мало она печётся о богатствах земных. Особой благодарности она не испытывала, но смирение проявила завидное. Анджелина — по просьбе милосердного священника — была прощена и снова приближена. Все до единого терялись в догадках о том, кто мог быть вором (им был мистер Ричардс), благо полиция не обнаружила ни малейших улик.

— А и обнаружила бы, так всё равно ничего путного бы не вышло, — сказал дон Франческо. — Не думаю, моя дорогая леди, что вы дождётесь от Судьи особого усердия в этом деле. Вы же знаете, как он ненавидит клерикалов. По правде сказать, я боюсь, что он и пальцем не шевельнёт, если только преступник тоже не окажется добрым верующим. Вот тогда он может быть даже посадит его под арест. Ему так нравится держать в тюрьме католиков!

— Прискорбное состояние закона, — прокомментировал епископ.

— Прискорбное, — согласился дон Франческо. — Вы, вероятно, не знаете, — добавил он, обращаясь ко всему обществу сразу, — что у нас произошло ещё одно ограбление, и оно несомненно тех же рук дело. Да! Я услышал о нём всего час назад. Жертвой стала бедная мисс Уилберфорс. Она ужасно расстроена. Из её дома пропало множество ценных вещей, она считает, что их утащили во время приёма у мистера Кита. Насколько я понимаю, ей в тот раз стало немного не по себе. Вор, по-видимому, был осведомлён о её состоянии и воспользовался им.

— Бедная мисс Уилберфорс! — сказали гости. Они все очень жалели бедную мисс Уилберфорс.

В общем и целом, обед вышел довольно скучный. Мистер Херд откланялся в половине двенадцатого.

По пути домой он, проходя мимо Клуба, вспомнил о своём намерении заглянуть туда и, быть может, помочь кому-то из завсегдатаев.

Он поднялся по лестнице. Внутри стоял ужасающий гомон. Клуб наполняла разноплемённая публика, пьющая и препирающаяся среди густых облаков табачного дыма. Казалось, каждый уже успел переругаться со всеми остальными и того и гляди полезет в драку — южный ветер был во весь этот день на редкость несносен. Воздух наполняли нечистые, а то и нечестивые речи, — даже в сравнении со знакомыми ему по Африке злачными местами тут было жарковато. Единственным, кто при его появлении выказал какие-то признаки узнавания, был розовощёкий старый пьяница по имени Чарли. С благодушным «Здорово, епископ…» он наполовину привстал со стула, но тут же рухнул назад. Был здесь и мистер Мулен, который поклонился ему с некоторой холодностью. Какой-то тряский, бледнолицый молодой человек вцепился в епископа, предлагая ему выпить, епископ почти уже согласился, имея в виду увести несчастного из этого гнездилища порока, но юноша вдруг промямлил: «Извините меня, ладно?» и, пошатываясь, скрылся за дверью. Все присутствующие явно успели набраться до такой степени, что затевать с ними какие-либо беседы не имело смысла. Всё могло быть иначе, ощущай они сдерживающее влияние мистера Фредди Паркера, но этот джентльмен нынче отсутствовал — сидел дома со своей занемогшей хозяйкой. Зато в отсутствие Консула развязался язык у мистера Ричардса, достопочтенного вице-президента. Трезв он или пьян, понять было трудно, но самодовольство, мирно поглаживал бороду и взрёвывал над головами толпы:

— Я не нуждаюсь в паллиативах. Честность — это паллиатив. Позволяющий выиграть время. А тому, кто норовит выиграть время, нечего делать в обществе джентльменов.

— Слушайте, слушайте!

— Называете себя джентльменом? — осведомился кто-то.

— Паллиатив и ничто иное. В великие периоды мировой истории никто о честности не заикается. Честность — выдумка мелочного торговца. Мозгов, чтобы заработать хоть что-нибудь сверх трёх с половиной процентов, ему не хватает. А потому он вечно спешит провернуть одно дельце и приняться за следующее. Иначе он с голоду окочурится. Отсюда и честность. Три с половиной процента! Кому нужна такая безделица? Люди, которые зарабатывают все триста, насчёт честности не балабонят.

— Называете себя джентльменом? В шею!

— Я в честности не нуждаюсь. Честность — дурацкий вымысел мелкого человека. А этот мир создан не для мелких людей. Эй, вы там, потешный мелкий прощелыга, только что позволивший себе оскорбительное замечание, — я это вам говорю.

— Мне? Ну, тогда получите!

Стеклянный стакан, от которого мистер Ричардс весьма умело увернулся, пролетел, вращаясь, дюймах в четырёх от лба епископа.

В этой толпе он уже никому помочь не в силах. Мистер Херд повернулся, чтобы уйти. И пока он поворачивался, в голове его мелькнула любопытная мысль. Этот мистер Ричардс — быть может, он-то и был грабителем? Он-то и был, да только мистер Херд отмёл столь ужасное подозрение, напомнив себе и о том, как он ошибся в отношении характера Анджелины, и о том, до чего осторожным следует быть, когда судишь о людях. А голос мистер Ричардса не покидал его и на лестнице:

— Нет, джентльмены! Я в не нуждаюсь в честном человеке. На него ни в чём нельзя положиться. По счастью, он и встречается крайне редко…

В эту ночь, впервые со дня своего приезда на Непенте, мистер Херд спал плохо. Жара стояла невыносимая. Да и подробности визита к миссис Мидоуз тоже отчасти его беспокоили.

На сей раз Старый город выглядел по-другому. Угрюмое, могильное безмолвие, грозная косность нависли над розовыми домами. Ни единый листок не вздрагивал под опалённым сирокко небом. Даже старая Катерина показалась мистеру Херду, когда он её увидел, несколько сокрушённой.

— Soffre, la Signora,[28]— сказала она. Госпожа страдала.

По прошествии стольких лет епископ не узнал бы кузины, во всяком случае, не узнал бы, доведись им повстречаться на улице. Она ласково поздоровалась с ним, оба долго говорили о семейных делах. Всё было так, как он думал. Отставка мужа опять отсрочена. Возможно, она вернётся с епископом в Англию и станет поджидать Мидоуза там. Через день-другой она решит окончательно и даст ему знать.

Пока она говорила, епископ приглядывался к ней, стараясь восстановить по лицу этой женщины смутно памятные ему детские черты. Однако от них не осталось уже и следа. Теперь он понимал, что имел в виду Кит, называя её «штучным изделием». В ней присутствовало нечто ясно очерченное, не то чтобы резкое, но отзывающееся твёрдостью. Она определённо была личностью — и незаурядной. Черты её лица красноречиво свидетельствовали о пережитом. В них отчеканилась своего рода жёсткая сноровистость. Но поверх этой маски спокойной уверенности в себе напечатлелось что-то иное — явственные следы недавней тревоги. Глаза у неё были почти такие, как если б она недавно плакала. Тем не менее, она прекрасно изображала весёлость, называя его Томми, как в давние дни.