Черное солнце - Ирина Арбенина

— Где же она сейчас?

— Кто?

— Да Люся.

— Где-где! Дом такой открыли у нас в Петербурге — для нагулявших.

— Далеко отсюда?

— Да тут он, рядом. И совсем даже недалеко. Называется приют «Юная мама»! Во как!

* * *

В приюте «Юная мама», где Аню, намекнувшую на некую спонсорскую помощь, встретили очень приветливо, только и разговоров было что о Люське…

«Люська молодец… Люська герой…»

Аня, честно говоря, не могла понять этих сверхвосторгов. Конечно, по сравнению с теми, кто бросает младенцев, Люся, может, и молодец, но все-таки это не героизм, это нормально — не оставить своего ребенка, не бросить.

* * *

— А вот и он! Наш Женечка!

Спальня была в голубых тонах.

«Мальчик! Женечка — мальчик, — догадалась Светлова. — И Женечка — в честь папы».

Ее подвели к кроватке.

Конечно, они — директор приюта, и мама Люся, и воспитатели — притерпелись к этому зрелищу…

Привыкли… То, что видишь ежечасно, заставляет привыкать к себе.

Но Светдова, несмотря на всю очевидную мерзость своего поведения, не могла не отшатнуться от детской кроватки.

Теперь ей была понятна цена восторгов. Почему Люся, не отказавшаяся от ребенка, такой герой.

Мало того, что ей всего шестнадцать лет. Что родители выгнали из дома. Что не в браке. Так еще и…

Из голубых одеял и пеленок на Светлову смотрел малютка Джекил. Не больше — не меньше, нет! Без всяких преувеличений.

Значит, вот что случилось с Семеновыми! Не смерть, не болезнь. Врожденное уродство младенца.

Просто совпадение?

Потому что… Ну, это-то как?!

Не колдунья же она, эта «женщина в белом», в конце-то концов?

* * *

Путь к сердцу Семеновой мог лежать, очевидно, только через ее мужа. А путь к сердцу мужа Семеновой мог лежать только через его желудок. И мог быть этот путь на редкость коротким и незамысловатым.

Предварительно Аня купила все, что полагается — выпить и закусить.

И затарившись всеми этими, столь необходимыми для задушевной беседы компонентами, очень скоро уже звонила в дверь семеновской квартиры.

Может быть, конечно, сама Семенова и устояла бы — что маловероятно, но шанс-таки оставался.

Но глава семейства Семеновых был еще дома.

И не такой это был человек, чтобы дать уйти просто неожиданному гонцу, явившемуся с водкой и закуской.

А какие, собственно, могут быть тайны у народа, когда есть возможность душевно посидеть за бутылкой водки?

— Присаживайтесь, присаживайтесь! Сейчас мы тут все устроим, сообразим, организуем! Семенова, ты капустку не забудь! Мечи ее на стол, нашу фирменную… Семеновскую! Ядреную, хрустящую…

Семенов, одетый в униформу бедных пятиэтажек-трущоб — майку, треники с пузырями на коленках и тапочки на босу ногу, — радостно потирал руки. Просто не веря в то, что вынужденный пост — «Верите ли… Уже три дня ни капли. Десяти рублей ни у кого до получки занять не могу! Обнищал народ при демократах!» — прервался столь неожиданным и чудесным образом.

Наконец сели за стол. И по первой — за вакцинацию!

За «вакцину» и производство фабрики «Кристалл», которая есть для русского человека наивернейшее и самое что ни на есть надежное средство защиты — и от гриппа, от всякой другой заразы.

И по второй — чтоб не болеть!

И по третьей.

Светлова, опасаясь, что не выдержит такого темпа, хотела поскорее произнести вслух одну из фамилий списка. Поглядеть, как будет реагировать Семенова.

Ей хотелось попробовать этот фокус, прежде чем расспрашивать Семенову в лоб.

Фамилия Осипа Николаева для этого явно не годилась. Их пруд пруди! Полуцухин? Пожалуй, да, годится.

А вот Гец.., верняк.

Редкая. Однажды услышав, не забудешь.

— И дерут же с меня.., по три шкуры за эти прививки… — жалобно начала Анна. — Главврач у нас…

Гец фамилия.., просто зверь, а не человек… Вынь да положь ему эту вакцинацию!

— Гец? — Муж Семеновой оживился. — Еврей, что ли?

— Да нет…

Аня не была готова к подобным исследованиям.

— А кто ж тогда?! — Муж Семеновой изумленно уставился на Светлову.

— Ну, не знаю… Догадайтесь сами!

Аня оставила алкоголика Семенова один на один с его непростыми размышлениями. И обратила свой взгляд на хозяйку…

— Правда, фамилия редкая?

Мадам Семенова сидела, словно проглотив кочергу.

Прямо застыв и даже, как показалось Светловой, несколько выпучив глаза.

— Тонь, у вас ведь тоже был вроде Гец? Ну, там, в Октябрьском.., помнишь? Гец тоже был? Разве он не еврей? Может, тот самый?

Семенова вдруг, схватив бутылку, налила себе стопочку и залпом опрокинула ее.

— Тонь, ты чего молчишь-то? Как воды в рот набрала! — наседал захмелевший Семенов.

— Зато ты у нас, козел старый, уж больно разговорчив! — выдохнула наконец Тоня. — Мелешь языком, как помелом.

— Чтой-то я козел-то?

— Не знаю я никакого Геца! — бросила хозяйка Светловой и, резко поднявшись, начала убирать со стола. — Хватит! Расселись!

— Тонь, да ты чего? — изумился Семенов. — С печки, что ли, свалилась?! Так хорошо сидим…

Во всем следует находить плюсы: бесцеремонно выставленная из «радушного» дома Семеновых Анна уже к одиннадцати вечера была дома, в Москве.

* * *

Звонок раздался поздно.

— Анна, вас разыскивают.

Это был адвокат Фонвизин.

— Интересно, кто же?

— Молодая красивая девушка.

— Вот как!

Светлова ни за что бы не догадалась, о ком идет речь, если бы Леонтий ее не назвал: это был гусенок, дочь Тегишева.

В адвокатской конторе Фонвизина засиживались допоздна. И гусенку просто повезло, что она застала Леонтия в такое время.

— Так я передаю ей трубку? — спросил Фонвизин. — Видите ли, она стоит рядом.

— Хорошо.

— Я сейчас за вами заеду… Вы мне нужны, — торопливо объявил Анне в трубку гусенок.

— А что, собственно… В чем дело? — Аня не скрывала удивления.

— У папы проблемы… Мне кажется, надо вмешаться.