Несказанное - Мари Юнгстедт

Неожиданно Эмме позвонил Улле и пригласил её домой поужинать. Наконец-то она сможет увидеться с детьми! Последний раз она видела их меньше недели назад, а казалось, будто прошёл как минимум месяц. Он позвонил накануне вечером и дал трубку детям — впервые с тех пор, как он выгнал её из дому, она смогла пообщаться с ними. Дети радостно болтали с ней, как будто ничего не случилось. «Интересно, что происходит в их головках?» — подумала Эмма.

Всю эту неделю она постоянно прокручивала в голове варианты развития событий. То ей казалось, что правильнее всего развестись, то вдруг отчаянно хотелось вернуться в семью и она начинала жалеть о том, что познакомилась с Юханом.

Эмма вдруг осознала, насколько хрупким оказался окружающий мир и она сама. Она жила в иллюзорной стабильности, которая в любой момент могла рухнуть и кардинально изменить её жизнь.

В то же время она поражалась собственной глупости. А чего она ожидала? Что она сможет завести любовника просто для того, чтобы удовлетворить свою потребность в любви и поддержке? Она не понимала, что играет с огнём.

Готова ли она пожертвовать всем ради Юхана? Этот вопрос ей следовало задать себе сразу после того, как они впервые поцеловались.

Муж подарил ей свою любовь, взял на себя ответственность, сдержал обещания, которые они дали друг другу в день свадьбы. А она?

Когда он вышвырнул её из дому, почва в буквальном смысле ушла из-под ног.

Теперь Эмма пребывала в растерянности. Единственное, что её волновало, — чтобы встреча с Улле прошла удачно. Она до смерти боялась, что он уже принял окончательное решение и просто протянет ей пачку документов на развод. Говоря с Улле по телефону, она почувствовала по его голосу, что что-то изменилось. Это её беспокоило.

Направляясь на встречу, она чувствовала себя совершенно чужой — гостьей в собственном доме. Он открыл дверь с улыбкой. Взял пальто и повесил на вешалку, как будто она впервые пришла сюда. Неловкая ситуация. Ей с трудом удавалось скрывать раздражение.

В прихожую выбежали дети и с визгом повисли на маме, полезли целоваться и обниматься. Она с наслаждением прижимала их к себе, чувствуя их запах. Детишкам не терпелось показать ей пряничный домик, который они соорудили вместе с папой.

— Какая красота! — похвалила она детей, которые показывали ей крепостную стену и башенки. — Это же настоящий замок!

— Это пряничный замок, мама, — поправил её Филип.

Улле показался в дверном проёме. На нём был передник, волосы взлохмачены — так мило и по-домашнему. Ей захотелось по привычке обнять его, но она сдержалась.

— Ужин готов. Пойдёмте кушать.

Ужин подошёл к концу, они усадили детей смотреть мультики, Улле наполнил вином бокалы.

— Ну вот, хотел всё спокойно обсудить, поэтому и попросил прийти. Не хотел говорить по телефону.

— Понятно.

— Я много думал. Сначала я просто взбесился. Не думал, что ты способна так поступить со мной! Когда я прочитал сообщение, у меня просто крышу сорвало. Мне казалось, что я ненавижу тебя, хотелось рассказать всем о том, что ты натворила. Как будто я жил во лжи. Как я мог оказаться таким идиотом и не замечать, что происходит, просто поразительно! Уж не говоря о том, что я хотел сделать с этим гадом с телевидения. Несколько раз я чуть было не сорвался в Стокгольм, чтобы набить ему морду, — признался Улле, сделав глоток вина. — Но я понял, что бить ему морду в любом случае бессмысленно. Ну разве что меня обвинят в нанесении физических увечий, а от этого больше радости будет ему, чем мне.

Эмма не сдержала улыбки.

— Через несколько дней злость прошла, и тогда я смог взглянуть на ситуацию объективно. Я думал о нас, о том, как мы живём. Всю нашу жизнь прокрутил вот тут, — продолжил Улле, постучав пальцем по виску. — Всё, что мы делали вместе, мои чувства к тебе. И пришёл к выводу, что не хочу. В смысле, не хочу с тобой разводиться. Несмотря на то, что ты причинила мне жуткую боль, — и это не преувеличение. Как бы тяжело мне ни было, я понимаю, что в этом есть и моя доля вины. Я был невнимателен к тебе, не слушал, когда ты хотела поговорить, и так далее. Это тебя не оправдывает, но я вынужден это признать. Пройдёт немало времени, прежде чем я смогу доверять тебе, но я готов попробовать.

Эмма просто потеряла дар речи. Она ожидала чего угодно, но только не этого!

— Не знаю, Улле. Это так неожиданно. Не знаю, что и сказать.

— Можешь не отвечать. Теперь ты, по крайней мере, знаешь, чего хочу я, — сказал он и пошёл ставить кофе.

Они вместе с детьми попили кофе, а потом уложили их спать. Вскоре Эмма вышла из дома, так ничего и не ответив ни Улле, ни самой себе.

Прошло уже пять дней, как Фанни Янсон исчезла, а дело так и не сдвинулось с мёртвой точки. Местонахождение девочки оставалось загадкой. С каждым днём полиция всё больше убеждалась в том, что Фанни стала жертвой преступника. Кнутас места себе не находил. Мало того что у него испортилось настроение, так он ещё и стал плохо спать по ночам. В первое воскресенье адвента Кнутас проснулся уже в шесть утра. Ночью ему снился какой-то бред, один образ сменялся другим: убитый Хенри Дальстрём, Фанни Янсон, которая никак не может найти выход из Ботанического сада, Мартин Кильгорд из Управления, с аппетитом жующий свиные отбивные, которые ему подаёт прокурор Биргер Смиттенберг. Все эти картинки мелькали в его воспалённом мозгу, он проснулся совершенно измученным, плохо понимая, где находится и который час. Комиссар открыл глаза и понял, что это был всего лишь сон. Может, ему снились все эти кошмары из-за завываний ветра за окном, который гудел в водосточных трубах.

За ночь погода изменилась. Ветер теперь дул с севера, температура упала на несколько градусов. На улице было совершенно темно, снег кружился на ветру. Лине пошевелилась, потянулась и сонно спросила:

— Не спишь?

— Нет. Мне такие странные сны снились.

— А что такое?

— Да я практически не помню, дурдом какой-то.

— Мой бедный мальчик, — пробормотала она, прижимаясь губами к его затылку. — Нельзя так много работать. Ну и погода! Хочешь кушать? — спросила она вдруг по-датски.

Лине часто смешивала датские и шведские слова. Кнутас дразнил её, упрекая в том, что она до сих пор говорит по-шведски так, будто у неё полный рот овсянки. Но он и сам подцепил от неё много датских слов и выражений, а дети говорили на забавной смеси готландского диалекта и датского.

Они сели завтракать, и Кнутас ощутил знакомую боль — ныли все суставы. Это была реакция на перемену погоды. Подобные приступы мучили его уже много лет, даже и не вспомнить, когда это началось. Стоило погоде продержаться хотя бы день без изменений, и боль исчезала так же внезапно, как появлялась. Почему это происходило — непонятно, никто из его родственников подобным недугом не страдал. Кнутас уже успел к этому привыкнуть и перестал думать о причинах недомогания. Боли особенно донимали его, когда вдруг резко холодало, как сейчас.