Опричнина и "псы государевы" - Дмитрий Володихин

«Второй сорт» после опричнины местничал неистово! Иначе и быть не могло: их пытались столкнуть вниз, а они дрались изо всех сил, отстаивая новое, более высокое положение.

Итак, в ранней опричнине Василий Андреевич не воеводствовал. На командной службе в опричной армии он оказывается, как и многие другие титулованные служилые аристократы, в 1570 году. Видимо, сыграл роль его прежний командный опыт, довольно обширный. По сообщению В. Б. Кобрина, военная служба князя В. А. Сицкого впервые фиксируется разрядом 1549/1550 года — поход на Казань в качестве сопровождающего лица при Иване IV. В 1554 году Василий Андреевич ходил вторым воеводой сторожевого полка на луговую черемису в составе большой армии кн. И. Ф. Мстиславского. Летом 1556 года Василий Андреевич сопровождал царя Ивана Васильевича в серпуховском походе против крымцев; весной 1559 года он отправился четвертым воеводой большого полка на юг, против Девлет-Гирея.

Видно, что военные назначения в опричнине у князя В. А. Сицкого ничуть не выше тех, что он занимал задолго до учреждения опричной системы, еще в 1550х. Таким образом, речь не шла о повышении, о военной карьере. Просто опричному боевому корпусу понадобились новые командные кадры, и тут кстати оказался опричник с думным чином, облеченный доверием царя и притом обладающий командными навыками.

Тем не менее участие в военных мероприятиях опричнины стало важной ступенькой в карьере князя В. А. Сицкого. Во-первых, он все-таки удостоился боярского чина именно на опричной службе. Во-вторых, его, что называется, «заметили» как полководца, именно когда он исполнял обязанности опричного воеводы.

Осенью 1572 — зимой 1573 года (через несколько месяцев после отмены опричнины) совершается крупное военное предприятие: поход большой армии во главе с Иваном IV в Ливонию. Результатом похода стало взятие Пайды. Василий Андреевич участвует в пайдинской кампании как второй воевода государева полка — после царевича Михаила Кайбулича (т. е. фактически первым среди русских воевод полка). Эта должность говорит либо о возросшем доверии со стороны царя, либо о том, что военные способности князя Сицкого были в период опричной службы замечены и высоко оценены. Переход из вторых воевод сторожевого полка во вторые (фактически же первые) воеводы государева полка — это весьма значительное служебное достижение. Из-под Пайды в начале 1573 года Василий Андреевич был отправлен всего лишь как второй воевода сторожевого полка в корпусе князя И. Ф. Мстиславского, двинувшемся по направлению к Колывани. Там корпус был разбит и понес тяжелые потери. Но князь В. А. Сицкий уцелел, и уже в апреле 1573 года разряды называют его вторым воеводой сторожевого полка на новом месте — в составе армии, вышедшей на «береговую службу». Через полгода он участвовал в сборах похода на мятежную «черемису». В 1576 году ему доверили возглавить «наряд» (артиллерию) в большой армии, выступившей на юг, против крымцев. А на следующий год, во время масштабного вторжения русской армии в Ливонию, Василию Андреевичу доверили место одного из воевод большого полка. Это — заметное служебное повышение, которое князю удалось закрепить. Летом 1578 года князь Сицкий отправился вторым воеводой в большой полк русской армии, изготовившейся к наступлению на Кесь (Венден). Однако на этом карьера Василия Андреевича завершилась. Боевые действия под Венденом сложились для наших войск неудачно, и там князь В. А. Сицкий сложил голову осенью 1578 года.

Постоянные назначения на командные посты в действующую армию, а также очевидный служебный рост свидетельствуют о том, что Василий Андреевич по результатам службы в опричном боевом корпусе мог получить репутацию способного военачальника.

Примеров возвышения аристократов «второго сорта» в опричнине или хотя бы несколько позднее — после того, как государь видел кого-то из них в деле и пожелал приблизить, — гораздо больше. Это скорее правило, чем исключение. Второстепенная служилая знать, менее всего замаравшись опричными душегубствами, более всего получила от опричной службы и многое из полученного сумела сохранить. Опричнина сама сослужила ей добрую службу.

А для русской военно-политической элиты восхождение даровитых представителей этого слоя на более высокую ступень явилось вливанием «свежей крови».

В главе об аристократах, служивших в опричнине, среди прочего было сказано, что первое время этот новый политический уклад был настоящим благом для большой группы знатных людей.

Для тех же старых боярских родов, изнемогавших от господства княжат, например.

Для титулованной знати «второго ряда».

Можно было бы предполагать великую поддержку опричнины со стороны еще одного общественного слоя — худородного дворянства. Иными словами, тех, кто не мог ни при каких обстоятельствах конкурировать со служилой знатью. Ни с княжатами, ни с отпрысками старинных семейств московского боярства. Провинциальный «городовой» сын боярский (дворянин) или, чуть лучше, «выборный», т. е. порой служивший в столице «по выбору», не мог рассчитывать ни на воеводские чины, ни на место в Боярской думе, ни на должность приказного судьи, ни на высокие должности при дворе великого государя. Сын боярский «дворовый», т. е. постоянно служивший при дворе монарха, кое-какие карьерные перспективы имел, но весьма незначительные. Вне опричнины на воеводские чины такие люди попадали исключительно редко. А на уровень командующего армией за всё полувековое правление Ивана Грозного «выскочил» один только Никифор Павлович Чепчугов-Клементьев — за счет выгодной матримониальной комбинации, обеспечившей поддержку влиятельной родни.

Опричнина всем этим людям — многим сотням и тысячам дворян! — дала шанс на возвышение. Попав в состав опричного двора или опричной военной иерархии, худородный дворянин мог впоследствии взлететь намного выше, чем позволяло его происхождение.

Складно получается?

О да.

И сколь многие историки писали о том, как государь Иван Васильевич выдвигал «молодых», «талантливых», «худородных» дворян! Как он опирался на них «в борьбе с княжеско-боярской знатью». Как много доброго принесли эти люди своей службой России.

Вот только исследования последних десятилетий показали: в опричных административной и военной иерархиях до сколько-нибудь серьезных назначений дошло весьма мало «худородных выдвиженцев». А общий состав Опричного двора по степени знатности не столь уж сильно отличался от земщины.

Почему, собственно, царь должен был двигать наверх людей, которые среди служилой знати и за людей-то не считались — так, собаки, нечто малость повыше холопов? Свои, конечно, русские, православные, но ведь собаки же. Куда им наверх? Курбский, говоря за огромный сектор служилой знати, презрительно назвал их «каликами». Почему царь, имея под своей рукой сколь угодно многоопытных, способных, умных, понаторевших в делах войны и управления аристократов, должен был черпать кадры для опричнины из этих людей, заведомо не имевших подобного опыта? Допустим, к середине 1560х он мог приобрести недоверие к горделивым княжатам. Допустим, надежды на старомосковское боярство не оправдались: после нескольких лет опричнины эта группа оказалась то ли недостаточно сильной, то ли слишком самостоятельной, чтобы играть роль простых исполнителей. Тогда рука монарха могла потянуться к тем, кто попроще, пониже…