Зеркальщик - Филипп Ванденберг

Самым известным адвокатом Венеции был Чезаре Педроччи, которого называли il drago, драконом, не столько из-за его отвратительной внешности, благодаря которой он был известен, как из-за его способности думать с такой скоростью, словно у него было пять голов вместо одной. За предоплату в десять скудо Педроччи согласился заняться этим делом. Еще десять он потребовал на случай, если ему удастся вытащить Эдиту из тюрьмы. Медик согласился.

Совет Десяти выносил свои страшные приговоры в дальней части Дворца дожей. Там же, на третьем этаже, обитал председатель Десяти, почтенный венецианец по имени Аллегри с седой бородой и длинными черными волосами. Его приветливое лицо моментально омрачилось, когда он узнал Педроччи и Мейтенс назвал причину их визита.

Аллегри махнул рукой и заявил, что тут случай совершенно ясный: юная служанка убила своего господина, и Совет Десяти не придет ни к какому другому выводу, кроме как казнить ее через обезглавливание. Что им вообще нужно?

Тут Чезаре Педроччи восстал перед судьей во всей своей уродливости (чего стоил один только косой взгляд и темно-красная шишка на лбу) и плаксивым голосом заговорил:

— Мессир Аллегри, если бы я не знал вас так хорошо, то счел бы идиотом, дураком, который позволяет запутать себя пустой бабьей болтовней. Но я знаю вас, знаю вашу мудрость и проницательность уже много лет, и меня удивляет, что именно вы попались на удочку этой хитрющей бабы Ингунды Доербек, жены судовладельца. Весь город говорит о том, как сильно она ненавидела своего мужа, и нет ни одного человека, который не считал бы ее способной убить Даниэля Доербека. Девушка же, которую вы обвиняете в преступлении, молода и слишком слаба, чтобы убить стулом взрослого мужчину, такого, как Доербек.

Аллегри поднялся из-за своего широкого стола, указал пальцем на адвоката и закричал:

— Донна Ингунда пожаловалась на преступление! Все было так и никак иначе. Девчонка лжет. Никто не знает, откуда она взялась. Она притворялась немой, хотя говорит лучше, чем актер. И вообще, она, кажется, не в своем уме, бормочет что-то о сыне своей госпожи, который совершил преступление; это при том, что у синьоры нет детей.

Медик покачал головой и оперся о стол обеими руками:

— Когда я слушаю вас, мессир Аллегри, я начинаю сомневаться, об одном ли и том же человеке мы с вами говорим. Эта девушка по имени Эдита Мельцер родом из Майнца потеряла дар речи в детстве. И я, медик Крестьен Мейтенс, могу это подтвердить.

Некоторое время глава Совета Десяти и Мейтенс стояли, молча глядя друг на друга. Затем Аллегри ударил железной палочкой по колокольчику, стоявшему на письменном столе. Появился одетый в красное слуга, и Аллегри поручил ему привести из поцци, как он выразился, убийцу.

Поцци, то есть подвалы, были сырыми камерами без окон. В отличие от пьомби, свинцовых комнат под крышей, где держали воров, богохульников и прелюбодеев, поцци были предназначены для опасных преступников: убийц, поджигателей и шпионов, ожидавших там смертной казни.

— Это вы остановили шум в ушах у дожа? — спросил Аллегри, обращаясь к Мейтенсу, пока они ждали появления Эдиты.

— С Божьей помощью и благодаря тайному эликсиру, — ответил медик. Он думал, что исцеление Фоскари поможет ему в этой ситуации, но он ошибся.

Аллегри нахмурился и с выражением страдания на лице заметил:

— Лучше бы вы этого не делали. Фоскари стар и уже не владеет своим разумом. Он — несчастье для всей республики.

Столь откровенное высказывание смутило Мейтенса, в то время как адвокат, казалось, нисколько не удивился.

— Я врач, — ответил Мейтенс, — и помогаю всякому, кому нужна моя помощь. За это мне платят.

Когда он говорил, дверь распахнулась и двое стражников в черных кожаных одеждах ввели Эдиту. Без сомнения, это была Эдита, но как же она изменилась с тех пор, как они в последний раз виделись на корабле! На ней был серый балахон, перевязанный на талии веревкой. Ноги были обмотаны лохмотьями. Длинные, некогда столь пышные волосы коротко остригли. Но спина девушки была прямой, а глаза открыто смотрели на присутствующих.

Медик подошел к Эдите и протянул ей руку, но девушка отшатнулась.

— Не нужно бояться, — сказал медик по-немецки, — я нанял лучшего адвоката, который защитит тебя. Все будет хорошо. Доверься мне.

Эдита глядела на него, широко раскрыв глаза. Она молчала, словно ей трудно было говорить. Наконец, после долгой паузы, девушка открыла рот и твердо сказала:

— Почему вы не оставите меня в покое? Так и будете преследовать меня до самой смерти?

Эти слова больно задели Мейтенса. Один тот факт, что Эдита могла говорить, был достаточно волнующим, но звучание ее голоса совсем выбило медика из колеи. Он прислушивался к отзвукам слов Эдиты, пока они совсем не стихли.

В тот же миг он осознал значение сказанного. Мейтенс вздохнул. Конечно, он ожидал более приветливых слов, ожидал признательности, он ведь о ней заботился. Но до сих пор Эдита лишь отталкивала его, и не это ли еще больше усиливало его привязанность к ней?

— Я рад, что ты снова можешь говорить, — сдержанно произнес медик. — Все к лучшему, не сомневайся. Мессир Педроччи поможет тебе защититься перед Советом Десяти.

Услышав свое имя, адвокат попытался ободряюще улыбнуться, но Эдита смотрела в сторону.

Потеряв терпение, Аллегри обратился к Мейтенсу и, указав на Эдиту, задал вопрос:

— Это та самая девушка, которая, как вы утверждаете, потеряла голос?

— Могу в этом поклясться, мессир Аллегри. Римская Церковь знает много таких чудес, которые с точки зрения медицины таковыми вовсе не являются.

— А что же это тогда?

— Внутренние процессы, имеющие естественное объяснение. Ведь точно так же, как душевное потрясение может отнять у человека дар речи, оно же может ему его вернуть.

— Что касается души, то это дело богословов, — отмахнулся Аллегри.

Педроччи громко вмешался:

— В таком случае, приведите теологов! Они тут тысячами бегают!

Аллегри хлопнул ладонью по столу и воскликнул:

— Это не заседание суда, мессир Педроччи! И, мрачно поглядев на девушку, произнес:

— Ты избавила бы нас от многих хлопот, если бы призналась во всем, сучка.

— Мне не в чем признаваться, — твердо ответила Эдита. — Все что нужно было сказать, я сказала. Господин хотел совершить надо мною насилие, но его собственный сын убил его.

— А кто, кроме тебя, видел сына судовладельца? — спросил Педроччи.

— Старый слуга Джузеппе. Он открыл мне доступ в запретные комнаты. Но я уверена, что другие тоже знали о существовании юноши.

Аллегри с сомнением смотрел на нее.

— Слуга утверждает, что в комнатах, которые ты называешь запретными, всегда держали обезьян.