Поглощенные Грешники - Сомма Скетчер

Каждый день проходить мимо закусочной и вспоминать как он делал мне заказ. Смотреть на горизонт и видеть все огни, мерцающие на его яхте. Чёрт, я даже не могу видеть своих друзей без того, чтобы они не напоминали мне о нем. Рори замужем за его братом и живет в доме, где он вырос, Тейси вытатуировала его гребаное имя над моей задницей. И Рэн. Она была единственной, кто пытался убедить меня, что он джентльмен.

Думаю, я поступлю так, как поступаю всегда, когда все становится плохо.

Убегу.

Яркие огни Бухты вспыхивают и меркнут за пеленой дождя, падающего с беззвездного неба. Гладкие тротуары так же бесшумны, как и скользки. Через несколько дней здесь начнется празднование Нового года.

А где буду я? Черт знает.

Мой кулон обжигает ключицу. И снова я стою на автобусной остановке со всеми вещами, надеясь, что удача снова позволит мне встать на ноги. В этот раз я уезжаю с Побережья с большим, чем приехала. С полными карманами и ужасным чувством уязвимости, грызущим моё сердце. Это как открытая рана, и я не уверена, что когда-нибудь смогу ее заживить.

Струйки дождя, похожие на растаявший лед, стекают мне за воротник, вызывая сильную дрожь во всем теле. Я приближаюсь к табло расписания, протирая экран рукавом шубы из искусственного меха, чтобы стереть капли. Следующий автобус из города будет только через час.

Вздохнув, сажусь на мокрую скамейку и жду.

Что же мне теперь делать? Я имею в виду не то, как я проведу ближайший час, а всю оставшуюся жизнь. Я приехала на Побережье с намерением начать все с чистого листа, но я так запуталась, что боюсь, что никогда не найду своё призвание. Ни одна книга Для Чайников не разожгла во мне огонь, и теперь я так ожесточена и предана, что хочу только одного — разрушить всех мужчин, с которыми сталкиваюсь, в попытке восстановить справедливость в мире.

Черная машина сворачивает в Бухту Дьявола, ее фары рассекают дождь и освещают мои Doc Martens. Скорость движения медленная и преднамеренная, как будто водитель ищет что-то вдоль тротуара.

Наверное, мое сердце не может окаменеть за один день, потому что оно замирает от надежды, что это Раф. Представления о том, как он умоляет меня о прощении, мелькают перед моими веками, и в момент слабости я задаюсь вопросом, сколько звёзд ему нужно будет достать с неба, чтобы я простила его.

Машина останавливается передо мной, и я поднимаюсь на ноги. Затемненное окно опускается, и на меня смотрят глаза другого Висконти.

— Садись, Малышка Пенн.

Мы несколько секунд смотрим друг на друга, затем он переводит свое внимание на залитое дождем лобовое стекло, как будто мое согласие не подлежит обсуждению.

Чувствуя, как онемение сжимает мои вены, я забираюсь внутрь и закрываю дверь. Машина наполняется теплом и ностальгией, и я снова начинаю молча бороться с желанием разрыдаться.

Мы едем в тишине. По радио негромко играет песня Эми Уайнхаус «Will You Still Love Me Tomorrow?». Челюсть Нико неподвижна от безразличия, когда он сворачивает с главной улицы.

Я не могу сопротивляться. Из моего горла вырывается неуклюжий всхлип, и его взгляд согревает меня.

— Ты хочешь поговорить об этом или хочешь отвлечься?

Мое зрение расплывается, и пути назад уже нет. Плотина прорывается, слезы текут, и мои всхлипы наполняют машину, уродливые и громкие.

Нико напряженно выдыхает и разворачивает машину.

— Отвлечься, так и быть.

Глава девятнадцатая

Говорят, если ты что-то любишь, отпусти это.

И если ли что-то чуть не убило тебя дважды за неделю, тебе, вероятно, тоже следует отпустить это.

Пока я смотрел, как она мирно спит в моих объятиях, с моей кровью размазанной по ее животу, и спермой, которая блестит на внутренней стороне бедра, две истины укрепились в моей груди.

Во-первых, теперь, когда я узнал, каково это — целовать ее, я бы никогда не поцеловал другую.

Во-вторых, я бы никогда ее не отпустил.

Она была только моя, и ни одна душа на этой проклятой земле не смогла бы вырвать ее из моих холодных, мертвых рук. Нет, именно она должна была быть той, кто отпустит меня, и мне нужно было дать ей достаточно вескую причину, чтобы никогда больше не захотеть моего возвращения.

По телевизору идет футбольный матч, дождь барабанит по окну. Я полулежу на диване моего брата, поднося ко рту очередную чипсину, когда в дверях гостиной появляется Рори.

Я появился дома, в ту ночь, когда выписал чек и нацарапал записку, потому что не знал, куда еще пойти. Анджело открыл дверь с пистолетом в руке, но опустил его, увидев выражение моего лица. Он молча протянул руку, но я только покачал головой. Я не мог даже выровнять дыхание, не говоря уже о своей гребаной руке.

На следующее утро я проснулся и увидел, что его жена стоит над моей кроватью с собакой в одной руке и кухонным ножом в другой.

— Мне жаль слышать, что тебя ударили ножом, — спокойно сказала Рори. — Но что ты, во имя святого фламинго, сделал с Пенни и почему ее телефон выключен?

С тех пор она спорит с Анджело за закрытыми дверями и бросает на меня убийственные взгляды из всех четырех углов дома. Я до сих пор не ел и не пил ничего, что не было бы приготовлено из запечатанного контейнера.

Но сейчас, когда она пробегает взглядом по моим ногам, глаза становятся самыми мягкими за всю неделю.

— Это мои треники?

— Твоего мужа.

Она хмурится.

— Это то же самое, — она бросает взгляд на пакет с чипсами, зажатый у меня в руке. — Это мои закуски?

— Наверное.

Поглаживая пушистый комочек в руках, она очень долго смотрит на меня, а затем вздыхает.

— Ты просто маленький дурак с разбитым сердцем, не так ли?

— Что же меня выдало? — сухо спрашиваю я.

Ее взгляд в печальном замешательстве опускается к моим ногам.

— Новые счастливые носки. О, и тот факт, что ты почти не сдвинулся с места за всю неделю.

Канун Нового года наступил и прошел, а я едва взглянул на фейерверк по другую сторону окна гостиной, не говоря уже о том, чтобы устроить фирменную вечеринку Рафаэля Висконти.

А что мне надо было сделать, надеть гребаный костюм и улыбаться, притворявшись, что под этим