Собачий рай - Иван Сербин

* * *

Волков проснулся среди ночи от телефонного звонка. Вскочил, откинув одеяло, рванулся к столу, на котором мерцала красным глазком вызова новомодная «Русь». По дороге пребольно стукнулся голенью о табурет, прошипел ругательство, сорвал трубку.

— Алло, да, слушаю. Сергей? Ах, да. Просил, правильно. Привет, старик. Как дела? Что у вас новенького? Что на пустыре? — Он долго молчал, затем спросил уже совсем бодрым, жестким тоном: — Так вы на пустырь ходили? Мог бы мне звякнуть. Я тоже там был, подошел бы. Да, знаю. Про тех, что на пустыре, слышал. А ты про «Восьмую планету» слыхал? Нет, не только я. Там бригада целая работала. Вот и я думаю. Что-то неладно… Понял. И что говорил? Собаки шефа чуть не сожрали? Бродячие, что ли? Не похоже? Это когда было-то? После обеда? А из какого банка, говоришь, этот референт был? «Первый общенациональный»? А ты телефончик его не записал часом? Как узнаешь, звякни мне, ладно? Крайне признателен, старик. Что за сосед? — Он слушал и кивал, а Сергей пересказывал ему свой разговор с Гордеевым. — Идею с натравливанием собак тоже он подсказал? — наконец поинтересовался Волков. — Неглупый дядечка. А чем этот твой сосед занимается? Романы пишет? Понятно. Работает воображение у мужика. Слушай, а как бы мне с ним пообщаться? Что, прямо в соседней квартире? Отлично. А звать его как? Артем Дмитриевич? Отлично. Обязательно наведаюсь. Слушай, Сереж, я чего звонил-то. Не в службу, а в дружбу, посмотри с утра сводки по вашему отделению за февраль — апрель по пропавшим без вести мужчинам. Да все по тому же, пустырному «подснежнику». На меня повесили, да. Откуда-то же он взялся? Хорошо. Я буду ждать твоего звонка. В случае чего оставь для меня сообщение у дежурного, ладно? Ага. Да мы уже с Любой договорились. На выходных загляну. Ага. Спасибо, что позвонил.

Волков положил трубку, постоял несколько секунд, раздумывая, не позвонить ли ему в отделение, не поинтересоваться ли у Чевученко насчет ответа на запрос, но не стал. Что толку? Даже если и обнаружится что-то интересное, сейчас работать не начнешь. Ночь на дворе.

Хотя и спать — не спится. Познабливало его что-то. Простыл, видать, на пустыре. Теперь на губах простуда повылезает. Всегда вылезает, стоит какой-нибудь плевый насморк схватить, и через день-другой — будьте любезны.

Волков подошел к окну, отодвинул занавеску. Прямо за стеклом горел фонарь, высвечивая из темноты клок узкой подъездной дорожки, ветви не успевших облететь лип и крыши припаркованных на тротуаре машин. Внезапно в желтом пятне света проплыла широкая черная спина собаки. Волков вздрогнул. Наверное, потому, что происшествия последнего дня были связаны именно с собаками и именно «собачий вопрос» занимал в его мыслях главное место — увиденное показалось дурным знаком. Колыхнулась под сердцем мутная взвесь тревоги.

Следом за первой собакой пробежала вторая. Затем третья. Собаки мелькали в свете фонаря одна за другой, и если бы не менялся окрас и ширина спин, Волков бы подумал, что они, озорства ради или повинуясь какому-то безумно древнему инстинкту, бегут по кругу. Он никогда еще не видел столько собак одновременно. Их было не меньше полутора сотен, и они походили на скользящих в океанском безмолвии акул, выхваченных из тьмы лучом корабельного прожектора. Было что-то устрашающе-хищное в их молчаливом, целенаправленном беге. Уличная темнота и темнота, царящая в комнате, объединяли два этих мира в один. На какое-то мгновение Волков даже почувствовал себя рыбешкой, случайно оставшейся в стороне, не замеченной хищной стаей и лишь поэтому счастливо избежавшей неминуемой гибели.

Даже морозец пробежал по спине. А может, это был температурный озноб, а видение — болезненной игрой воображения?

Волков сунул ладони под мышки, зябко повел плечами, поморщился. К языку пристал неприятный, простудный привкус. Тягучий и вязкий, словно бы он пожевал кусок школьной промокашки.

Постояв у окна несколько минут, Волков пошел в кухню, растворил в воде пару таблеток аспирина, выпил залпом. Не любил он аспирин, но помогало при простуде, что да, то да. Затем отправился в комнату, включил свет. Достал с книжной полки томик Булгакова. Забрался под одеяло, открыл книгу и усмехнулся невесело. «Собачье сердце». Захочешь — лучше не подберешь. Он не успел прочитать даже страницы — забылся тяжелым болезненным сном.

В этом сне он стоял против огромной армии собак и пытался объяснять им что-то важное, но они не слушали, зевали лениво и о чем-то переговаривались на своем собачьем языке, время от времени посматривая на него, мол, когда уже закончится эта болтовня и настанет черед обеда. Он говорил и говорил, боясь остановиться. И в какой-то момент им это надоело. Огромная псина — безумная смесь самых разных пород и окрасов — лениво поднялась, шагнула ближе и, удивительно далеко вытянув шею, вцепилась ему в бок. Это и послужило сигналом для остальных. Свора кинулась на него. Волков попытался закричать, открыл рот, но вместо крика из груди вырвалась… звенящая металлом трель.

Он вздрогнул и проснулся. Верещал стоящий на столе будильник, горела лампа, томик Булгакова покоился под боком, болезненно давя жестким корешком под ребра — в то самое место, куда вцепился мохнатый монстр.

Сквозь щель между занавесками в комнату старательно протискивалось серое, вялое утро.

Первоначальный шок прошел. Люди погрузились в апатию. Кто-то расхаживал между прилавками, безучастно рассматривая яркие коробки, упаковки, баночки и банки, пакетики и жестянки. То, что вчера еще радовало глаз и доставляло удовольствие, сегодня смотрелось ненужной пестрой мишурой. Вроде оставшихся после праздников гирлянд, серпантина и усыпавшего пол конфетти.

Кое-кто спал. Не потому, что были слишком уж спокойны и обладали завидно крепкими нервами, — такова оказалась реакция психики на потрясение. Осокин и Наташа устроились у холодильников. Осокин притащил из отдела хозтоваров детские надувные матрасы для плавания, надул их и бросил на пол. Многие тут же последовали его примеру. Матрасы брали по два-три. Осокин обратил внимание, что взрослые люди сворачивались клубком, принимая позу эмбриона — классический признак того, что психика чересчур перегружена и на горизонте замаячил нервный срыв.

Круглолицый детектив в компании двоих здоровенных любителей пива собрались в дальнем углу, у стоек с алкоголем, на военный совет. Кое-кто из взрослых тоже украдкой прикладывался к бутылкам.

Паренек лет пятнадцати расположился у витрины с журналами. Он доставал их один за другим, пролистывал и швырял на пол. Поддержание порядка никого уже не волновало.

За ночь они стали свидетелями еще девяти смертей. Первые двое были припозднившимися одиночками. Эти погибли мгновенно. Осокин даже не услышал криков. Только когда свора начинала шумно возиться, грызться на стоянке, он понимал: еще один. В третьем случае глава «новорусского» семейства вызвал по мобильному телефону своих бандитов. Трое приехавших по звонку крепких бритоголовых ребят были растерзаны меньше чем за минуту. Одному из них особенно не повезло. Его оставили щенкам-подросткам, видимо, в целях обучения, предварительно изувечив конечности так, что человек не мог ни подняться, ни схватиться за оружие, висящее в кобуре под мышкой. Щенки играли, примеривались для прыжка, подскакивали к пытавшемуся ползти раненому, вцеплялись в ноги, бока, плечи, вырывая каждый раз по куску кровоточащего мяса. Парень звал на помощь часа полтора. Потом крики стихли. Наверное, один из щенков оказался проворным и перегрыз человеку горло. А может быть, тот просто истек кровью. Последний случай произошел ближе к пяти утра. На стоянке появилась изрядно подгулявшая компания, состоящая из двух девиц — блондинки и шатенки — и трех парней. На собственную беду, они были сильно пьяны. Нет, конечно, все заметили кровь и тела на стоянке. Равно как и псов, разлегшихся в окаймлявших стоянку кустах. Пьяной молодежи просто не пришло в голову связать эти два факта воедино. Пока парни настороженно приближались к распростертым на асфальте телам, девчонки стояли чуть поодаль. Шатенка стала присвистывать, подзывая особо симпатичного, вислоухого и косолапого щенка. Блондинка заметила, что мордаха у малыша в крови, и поморщилась. Шатенка поняла свою ошибку, когда потянулась почесать щенка под челюстью. Тот просто вцепился острыми клычками ей в палец, мгновенно располосовав его до кости. Девица завизжала на всю стоянку и попыталась пнуть щенка ногой. Тот увернулся и впился шатенке в сухожилие, повыше пятки. Она упала. Парни кинулись на помощь и тотчас были атакованы бросившимися наперерез «караульными». С противоположной стороны стоянки, рыча и лая, уже накатывала остальная свора. Оставшаяся на ногах блондинка пустилась бежать. Парни, недолго думая, последовали за ней.