Краткая история цинизма - Александр Невзоров

Правда, большинство т. н. этологов — это либо очень смешные и не очень грамотные мошенники, либо пунктуальные и фанатичные подражатели тому же Шефферу, по сути, простые переписчики и вариаторы его «Языка лошадей».

Сам Михаэль Шеффер, безусловно, заслуживает некоторой, очень острожной симпатии, прежде всего, как очень добросовестный и скрупулезный исследователь.

Впрочем, он (как и вся «этология») добровольно и сознательно обозначил линию своего горизонта, свой «научный взгляд на предмет исследования» лишь на сантиметр-другой выше «пола».

Взгляд, который даже при английском дворе — позволяет увидеть лишь «мышку на ковре».

Ведь что делает этология?

Этология суммирует самые примитивные черты лошади и на основании произведенной суммации рассматривает лошадь как крайне примитивное существо.

Такова природа этой «науки».

Этология откровенно боится и не понимает, что можно было бы поднять взгляд и повыше. Но поднять повыше, увидеть иные — и действительно характеристичные особенности лошади, значит, забраковать и признать малосущественными все предыдущие наработки, в том числе и самого Шеффера.

Как и многие другие молодые и шаткие дисциплины, этот вид исследований оказался в заложниках у авторитета своих «отцов».

Несмотря на откровенный анекдотизм применяемого «научного» метода, на поразительную хилость исследовательской базы, на крайнюю доказательную нищету (по сути — бездоказательность), этология оказалась востребованной.

Почему?

Отчасти по причине отсутствия вообще каких-либо ответов на те вопросы, которые существуют о поведении и психологии лошади. Но лишь отчасти.

Основной причиной востребованности в большей степени оказалась способность этологов «научно обслужить» очень удобный взгляд на лошадь как на крайне примитивное существо, находящееся в рабской, неразрывной зависимости от своих табунных первоначал.

Более того, этологи ухитрились как-то тонко и туманно намекнуть, что рулежка этими первоначалами — это, по сути, рулежка поведением самой лошади.

Этот взгляд очень даже приглянулся.

Ведь конный спорт, а еще более — НХ, тоже желают лучше понимать лошадь. Но понимать лишь как «программируемое мясо», как запредельно примитивное существо, наделенное набором очень простых и очень низменных проявлений и побуждений. Это ходячее мясо, умело используя его низменные проявления и побуждения, надо приспособить под выполнение разных нормативов, желательно с соблюдением неких приличий, игры в гуманизм и с оттенком научности.

Шеффер с его этологией — в этом смысле необыкновенно удобен.

Нигде (очень последовательно, аккуратно и осознанно) не выводя лошадь из статуса мяса, Шеффер идеологирует спорт, НХ и тому подобные «пользовательские» дисциплины, которые последнее время судорожно ищут оправдания своему существованию.

В Шеффере они это оправдание находят, ибо тот образ лошади, который этология лепит с помощью как бы научных, как бы исследовательских приемов, очень удобен для пользователя, представляя лошадь как очень примитивное, очень тупое существо, закодированное на определенный стиль поведения своей «табунной сущностью».

А «породная» лошадь «по Шефферу» — это просто прихорошенная селекцией скотина из табуна, имеющая в своей основе те же поведенческие мотивы, что и любая другая скотина. Эта мысль очень интимно растворена во всей книге, да и во всей этой странной «науке» — этологии.

Очень, кстати, в книге заметно почти обожествление разного рода «табунных», «социальных ритуалов».

Понятно, что навязчивое повторение этого рефрена позволяет окончательно «отупить» образ лошади, представить ее как безнадежно закодированную своей древней первосущностью особь, подлинная вершина счастья которой — свобода капрофагии, взаимочесалки и кропотливой тебеневки.

Логика странная.

«Социальное поведение» является «святыней лошадизма» по той причине, что оно является «социальным поведением».

Вряд ли автору пришло бы в голову обожествлять особенности социального поведения жителя какого-нибудь острова Тамбукту, где социальное поведение обуславливает восторг при наблюдении публичной дефлорации невесты с помощью каменного тотема.

А еще хорошо памятны особенности социального поведения жителей Новой Гвинеи, практиковавших людоедство.

Никому в голову не придет фетишизировать такое социальное поведение.

Но когда речь заходит о лошадях, этологами «социальное поведение» лошадей возводится в ранг святыни, ибо неисправимая первобытность и тупость лошади есть великолепное оправдание всему, что люди делают с лошадью.

Разговоры про «спортивный характер» лошади, про ее страсть к рекордам и медалям, про «партнерство» и любовь, как известно, удел первогодков, романтичных прокатчиков, лохов и одураченных журналистов.

Шеффер до этого лицемерия, разумеется, не опускается, замечая, что спортивные результаты достигаются только «достаточно жестким» обращением с лошадью (стр. 13).

Это понятно, так как обслуживает этология не любителей, а чуть более высокие уровни, где это сладенькое лицемерие уже не принято, там «не живут» ни такие мысли, ни такая фразеология.

Профи спорта, НХ, скачек, бегов и прочих забав никогда и не скрывают отношения к лошади как к «программируемому мясу», живому инвентарю, которым надо умело пользоваться, включая «все кнопки»: от болевых до тех, что регулируют поведение с помощью умения разбудить одни рефлексы и притормозить другие.

Я не буду здесь касаться очевидных и бесспорных примеров, исследований, доказательств, свидетельствующих, что лошадь — это совершенно иное существо, по сути своей неизвестное этологии с ее методами и ее взглядом.

Это и так понятно.

Лучше рассмотрим основной научный метод этологии. Рассмотрим, до какой степени он может вообще считаться «научным методом» даже в предложенном этой «наукой» контексте.

Шеффер все свои выводы о поведении и «языке» лошади делает, основываясь на наблюдениях за «естественным поведением лошади».

Или за тем стилем поведения, которое он сам принял за естественное, обозначил как естественное, вопреки очевидному противоречию этим утверждениям.

Вот здесь-то и начинаются трагические для этой науки «уязвимости», порой ставящие ее на грань чистого надувательства, а порой и уводящие за эту грань.

Приведенные в книге «Язык лошадей» и подвергнувшиеся исследованию лошадиные группы никак и ни при каких условиях нельзя считать «живущими естественно».

По сути, Шеффер совершает очень грубый и очень наивный подлог, рассчитанный совсем уж на дилетантов.

Для полноценности этологических исследований требовалось бы несколько десятков лет скрупулезно и тщательно наблюдать за жизнью лошадей Пржевальского, которые, несомненно, являются единственным на земле образчиком девственной «дикости и естественности». Или провести несколько лет в лошадиных сообществах кимарронов или, на самый худой конец, — мустангов, правда, постоянно делая поправку в результатах исследований на то, что и кимарроны, и мустанги не являют собой «чистый» образчик естественного поведения, так как подвергались и подвергаются воздействиям человека.