Зелень. Трава. Благодать - Шон Макбрайд

Я планирую убраться отсюда подальше вместе со своей семьей, вместе с Грейс Макклейн. Грейс. Надеюсь, она любит меня хотя бы вполовину так сильно, как люблю ее я. Надеюсь, когда мы поцеловались, она почувствовала то же, что и я. Должен признать, в тот момент я даже понятия не имел, что делаю. Я наклонился к ней и раскрыл рот — оставалось только надеяться на лучшее. Ощущение было, как будто я тянусь за яблоком, балансируя на суку, который вот-вот подо мной обломится: хорошо еще вспомнил, что глаза надо закрыть. До идеала мне, конечно, пока далеко. Нам нужно просто продолжать практиковаться, только и всего. Эта мысль греет мне пузо и выгоняет из головы неприятные воспоминания о сегодняшней драке. Я посылаю мои чувства, только самые хорошие, всем вокруг и начинаю засыпать под голос Ринго.

Дождь принимается барабанить чаще, но не громче. Все прощает и смывает. Уплывают первые поцелуи и драки на спортплощадке. Я пододвигаюсь к окну и смотрю на улицу Святого Патрика с ее домами. В домах бродят люди. Свет в окнах то зажигается, то гаснет в такт плавным струнным переборам пластинки. Я даю глазам расфокусироваться, и все движения улицы сразу становятся синхронными, как движения женоподобных пловцов-олимпийцев. Через равные интервалы, то слева, то справа, из дома под дождь выбегает мамашка в бигудях и купальном халатике и волочет с газона или с тротуара под навес на веранду детский трехколесный велосипед. В конце квартала отцы семейств, пошатываясь и неумело ныряя в лужи «Будвайзера» глубиной в десять футов, с «джефф-хэтами» вместо пловцовских шапочек на голове, в порядке строгой очередности вываливаются из парадной двери бара «У Пола Донохью».

Я чувствую любовь к ним, к ним ко всем, и придвигаюсь еще ближе к окну, ближе к ним, к настоящим святым с улицы Святого Патрика. Упираюсь лбом в стекло. Бусинки дождя мигают, словно звезды на крышах двухцветных машин. Потоки дождя несутся вдоль бордюров и стекают в люки, смывая с тротуара гнутые крышки, разбитые бутылки и сердца. Внутри домов люди молятся на фотографии Папы Римского, в отчаянии заламывают руки и корчатся на синтетической обивке диванов. Они молятся об отпущении грехов, о том, чтобы «Филлиз» стали чемпионом мира, о спасении в форме денег, которые могли бы избавить их от жизни на этой улице, в этом районе, в этих домах, трепещущих, как сердце, и тонущих, как камни. Страх и разочарование плывут повсюду и захлестывают почти все, что есть хорошего, но не до конца. Ринго шепчет Спокойной ночи всем и везде. Я сползаю глубже в кресло. Я сплю и готов грезить, как всегда.

Первое, что я слышу, — это как кто-то внизу с силой хлопает дверью, затем — звук иглы, скребущей по пластинке, которую я так и не выключил: в горле ощущение примерно такое же. Болит шея. Дождь кончился. На улице Святого Патрика тихо и ни души. Уличные фонари светят своими нимбами. Внизу приглушенные голоса. Я выключаю стереофонию и на цыпочках крадусь к лестнице.

— Так, значит, ты у нас разнимал драку и заработал по голове? Вообще, я слыхал, что люди, возвращающиеся домой с разбитой башкой, обычно участвуют в драках, а не разнимают дерущихся, — слышу я голос Фрэнсиса Младшего.

— Может, он правду говорит, Фрэн, откуда ты знаешь? — говорит Сесилия.

— Дрались с фиштаунскими. Биты, ножи, стволы, толпа отморозков, — говорит Стивен заплетающимся языком.

— Фиштаун? Биты? Стволы? Фрэн, ты понимаешь, о чем он?

Меня пугает то, что Стивен упомянул о ножах и стволах. Я ничего такого не видел.

— Конечно нет, — говорит Фрэнсис Младший. — От такой пьяни разве услышишь чего путного?

— Фрэн, только, бля, по новой начинать не надо, — сварливо бормочет Сесилия. Они с Фрэнсисом, как всегда, начинают закипать в параллельном режиме.

— Ничего я не начинаю. Просто ему в этом доме наплевать на всех, кроме себя любимого.

— Неправда, — говорит Стивен.

— Заткнись, — говорит Фрэнсис Младший. — Еще слово — и ты у меня схлопочешь по морде.

— Хорош из себя крутого строить, — спокойно и без злости отвечает ему Стивен.

— Фрэн, лучше притормози, а то вы сейчас снова начнете друг друга мордовать, — предупреждает Сесилия.

— Никто не смеет меня мордовать. Это мой дом. Я сам здесь кого хочешь измордую.

— Пап, что за бред ты несешь, — говорит Стивен, постепенно тоже закипая.

— Стивен, прекрати, — умоляет Сесилия. — Идите-ка, оба, спать.

— Я пойду спать тогда, когда захочу, — орет Фрэнсис Младший. — А завтра с утра, как обычно, встану и пойду на работу. А ты, верно, о таком слове и не слышал, да, Стивен?

— У меня тоже есть работа, — говорит Стивен.

— А сегодня вечером ты там был? — орет на него Фрэнсис Младший.

— Что? — переспрашивает Стивен, стараясь изобразить удивление.

— Ты все слышал. Я спрашиваю: ты ходил на работу сегодня вечером или нет?

— Ты сам видел, что да.

— Я видел, что ты вышел из дома в рабочей одежде. А сейчас я вижу, что на тебе ее нет. Где рабочая одежда?

— На работе оставил.

— Врешь. Ты не ходил на работу. Я звонил туда. Сказали, что ты отпросился по болезни.

— Ма, скажи ему, чтобы не тыкал пальцем мне в лицо, — уже в бешенстве говорит Стивен.

— Фрэнсис Тухи, ну-ка отошел на хрен от сына подальше. Разборок мне здесь не нужно.

— Я у себя в доме и буду стоять, где хочу, — орет он.

— Ма, скажи ему, чтобы не тыкал пальцем мне в лицо, — повторяет Стивен.

— Да ты посмотри на его голову, Фрэн, — умоляет Сесилия. — Неужели снова будешь его бить?

— Быстро убрал от меня свой гребаный палец, а не то… — рявкает Стивен.

— А не то — что? — орет ему в ответ Фрэнсис Младший. — А не то — что ты со мной сделаешь, а, крутой? Мало я тебе вчера по роже настучал, еще хочешь? А что — мне не сложно, а если по заслугам — то тем более.

— Что такое, наш герой-любовник расстроился?

Тишина. Бац. Кто-то получает удар. Что-то падает на пол. Ублюдок — орет Фрэнсис Младший. Стивен молчит. Кричит Сесилия. Что-то разбилось.

— Эй, Генри-задница, может, пойдем в мою комнату и послушаем пластинки? — спрашивает Сес, которая выглядит так, будто спать и не ложилась, если не брать во внимание шалаш у нее на голове.

— Эй, сквернословка, ты, никак, проснулась, — говорю я. — Что хочешь послушать?

— Сам выбирай, — говорит она мне. — Что-нибудь веселое, ладно?

В таком случае выбор очевиден: Сонни и Шер, альбом «Good Times». С этими никогда не ошибешься. Я выуживаю с полки нужную пластинку. Обложка — так себе, особенно если учесть, что сисек у Шер вообще не видно, а кроме того, прическа у Сонни Боно (челка, как будто только что сбежал из психушки, и длинные лохмы сзади) — хуже не придумаешь. Мысленно проклиная отсутствие сисек и ужасную прическу, я направляюсь в комнату Сес, где она лежит у себя на кровати на спине, заложив руки за голову. Я сажусь на розовый пластмассовый стульчик, один из тех, какие можно увидеть на чайных вечеринках у девчонок-пятиклассниц, и его ножки тут же сгибаются под моим весом.