Щит побережья. Восточный Ворон - Елизавета Дворецкая

Жжет как пламя плач над мертвым.

Эйя!

Эйя!

Хельга слушала, не сводя глаз с синеватого свечения, не стараясь запомнить, а всем существом впитывая волшебные звуки. Раздвигая туман, к ней приближалась лодка, в которой легко было разглядеть человеческую фигуру с веслом; человек стоял на корме, а на носу лодки горел тот самый синеватый факел, освещая фигуру лежащей неподвижно женщины. Покрывало сползло с ее головы, волна длинных и густых светлых волос стекала с борта прямо в туманное море и оттого казалась бесконечной. Волосы, прекрасное лицо женщины с закрытыми глазами в свете факела казались голубоватыми. А мужчина все пел, медленно ведя лодку вдоль цепи подводных камней:

Нет пути отныне скальду:

Норны волей я разорван.

Смерть и жизнь скользят поодаль,

Спит земля, не внемлет небо.

Эйя!

Эйя!

Лодка проходила мимо, женщины на носу уже не было видно, мужчина заслонял ее собой. Отзвуки песни растворялись в тумане, синеватые облака размывали фигуру певца, принимая его в свои безбрежные объятия. И вот его уже не видно, туман сомкнулся, поглотив своего вечного пленника. Только эхо от последнего «Эйя!» еще бродило в тумане, как привет и прощанье, как рука, протянутая через неодолимую даль. Хотелось крикнуть в ответ, но певец не услышит, боги отняли у него способность слышать и видеть живых. Да и не смогла бы Хельга крикнуть – судорога сжала горло, горячие слезы ползли по лицу, обжигая прохладные щеки.

Это Леркен! Леркен Блуждающий Огонь, древний скальд, неживущий и бессмертный. Уже несколько веков о нем рассказывают на восточном побережье, уже несколько веков повторяют его песни, как самые лучшие из тех, что были сложены на этой земле. Иные говорили, что видели его, но Хельге, сколько она ни мечтала, сколько ни простаивала в туманные вечера над морем, надеясь увидеть пленника зимних туманов, это ни разу не удавалось. И вот удалось, удалось тогда, когда она и не думала о нем. В бессознательной тоске Хельга протягивала руки вслед растаявшей лодке, неистовая сила тянула ее вслед за ним в море дышащего тумана, к образу ее собственной души, и скалы под ее ногами трепетали, стремясь и не имея силы удержать…

Чьи-то руки обхватили ее сзади и легко отняли от обрыва; это был настоящий великан, огромный, как сам туман. Хельга обернулась, уже зная, кого увидит; продолжая держать ее за плечи, перед ней стоял Хравн. Она сразу увидела лицо Ворона, живое, встревоженное, полное мучительной тоски и радости, словно сама эта радость и причиняла ему боль.

Хельга вскрикнула, чувствуя, что выбор сделан; и ей стало так легко! В лице Ворона что-то дрогнуло, и Хельга стремительно, как из воды на спасительную сушу, бросилась ему на шею. Ворон обнял ее, и Хельга не понимала, руки ее обнимают или крылья; он казался таким огромным, что его объятия скрыли ее всю. Она парила в пустоте, земля под ногами растаяла. А вокруг дышало живое облако голубовато-серого густого тумана, полное трепета и дыхания неисчислимого множества существ: камней и деревьев, мха и можжевельника, березовой почки и морской волны. Душу тумана пронизывала тысяча нежных и суровых голосов, мягкость свежего листа и шероховатость зернистого гранита, в ней была бесконечность и был покой, потому что камни и деревья никуда не спешат и точно знают, как им жить. Хельга растворилась в этом облаке и не хотела из него выходить; она обрела смысл и покой, то, к чему так стремилась и чего не могла найти. Она больше не ощущала себя человеком.

А потом Ворон поставил ее на землю и ослабил объятия; Хельга пришла в себя и посмотрела ему в лицо.

– Я не хотел к тебе приходить, – с отчаянием произнес Ворон. – Я не хотел, но… не мог. Ты звала меня.

– Я не звала, – прошептала Хельга, и собственный голос показался ей сплетенным из шепота ветра и волн, прозрачным и прохладным. – Я не звала, я только думала…

– Ты звала меня не словами, но ты очень сильно звала, – тоже тихо, мягко, совсем по-человечески ответил Ворон. – Я не должен был приходить, но ты притянула меня. Ты – огонь, и я не мог противиться тебе. Ты изменила меня, ты взяла меня в плен, я не принадлежу себе больше.

– И я, – шепнула Хельга, изумленная тем, что слышит от Ворона слова своих собственных чувств. В ней понемногу просыпались прежние, привычные представления – нечеловеческое существо может взять человека в плен, но наоборот…

– Ты изменила меня, – шептал Ворон, склонив голову к ней на плечо и пряча лицо под ее волосами. Хельга дрожала от нестерпимого и неопределенного чувства: огромный мир, заключенный в Вороне, сжался до размеров человеческого тела, но от этого не стал меньше, и она ощущала биение целого мира, но не знала, где оно – рядом с ней или внутри нее. – Ты создала меня заново. Я не знал, сколько я жил, но я всегда был Вороном. Я – берег, я земля и вода, и ветер между землей и небом. Мне приносили жертвы, меня грела жертвенная кровь… Я не знал, что возле живого может быть так тепло. Я хотел лишь остеречь тебя, чтобы тебя не съели дурные духи. А ты в ответ дала мне душу. Ты создала ее, когда думала обо мне. Моя душа родилась от твоей души. Но ты не бойся, – Ворон поднял голову и посмотрел в лицо Хельге. – Это не то, что называется «украсть душу». Я ничего у тебя не украл. Душа – это огонь. От горящей ветки можно зажечь другую, но на первой огня не убавится. Ты зажгла мою душу, но твоя от этого не погасла. Мне так тепло возле тебя… Я не знаю, как мог обходиться без тебя раньше. И как буду жить без тебя потом.

Не зная, что ответить, Хельга с усилием, которому мешало потрясение, улыбнулась и погладила его по лицу. Ворон прижал ее ладонь ко лбу, она запустила пальцы ему в волосы, и ладонь ее трепетала от двойственного ощущения: она гладила человеческую голову, густые волосы, чуть прохладные сверху и теплые в глубине, и одновременно ощущала гладкость травяных стебельков, мягкое движение водяных струй, податливость прогретого солнцем песка, мягкость свежего мха…

– Я рада, – шепнула она то единственное, в чем была уверена. – Я счастлива, что узнала тебя. Ты тоже создал меня заново. Я была такой маленькой, а теперь я – больше гор… А все люди так любят, как ты сказал. Мне тепло возле тебя, и я не знаю, как без тебя обходиться…

– Но я же не человек!

Ворон с мучительной тоской мотнул головой, потом все же поднял глаза и встретил взгляд Хельги, словно признавался в тяжелом проступке. Хельга торопливо и мягко закивала, давая знать, что давным-давно поняла это и примирилась с этим.

– Я мог бы дать тебе дом, но туда никогда не придут люди. Я мог бы дать тебе и детей, но их назовут оборотнями, и они не будут знать, к какому миру принадлежат, – шептал Ворон, и Хельга ощущала, как два мощных вихря тянут их в разные стороны, обоих сразу. – А когда твоя душа затоскует по людям, я не смогу дать тебе спасения от этой тоски.

Хельга молчала. Все ее существо восставало против разлуки с ним. Сейчас она не помнила никаких людей.

– Я не хочу расставаться с тобой, – шепнула она и снова положила руки на плечи Ворону. Если он и захочет вырваться, она не отпустит его, и у него не хватит сил.