Супер «горничная» - Надежда Волгина

– Не надо, – увернулась в самый последний момент, когда губы Савелия уже практически коснулись моих.

– Почему? – только и спросил он.

– Потому что… просто, не надо и все! – так же резко высвободилась я из его захвата и отвернулась.

– Друзья, значит? – невесело усмехнулся он. – Ладно, друг мой Златовласка, поехали отсюда, пока дядюшка меня не привлек по полной.

– К чему? – удивилась я, радуясь, что он так быстро отвлекся от щекотливой темы.

– Он найдет, к чему.

***

Следующие несколько дней пролетели для меня как один. Институт – больница – дом дяди Савелия – больница – дом… А с утра опять по такому же маршруту, пока происходящее не стало напоминать мне день сурка с одними и теми же повторяющимися событиями.

Нет, все, конечно же, менялось. В институте вовсю шла зачетная неделя, и на носу были экзамены. Как ни странно, сдавалось у меня все с легкостью и даже получалось вечерами заниматься дома.

Папино состояние стабилизировалось, и врач сказал, что теперь нужны только время и забота, а еще терпение и надежда. Всего этого у меня было хоть отбавляй, чего не скажешь о маме. Пару раз она все же навестила папу в больнице – молча посидела у его кровати минут пятнадцать. Оба раза я оставляла их в палате одних, но перед уходом замечала, с какой тоской папа смотрит на нее, и сердце мое разрывалось от боли и обиды за него. Из мамы сквозило равнодушие, и ничего поделать с этим я не могла.

В эти дни мы с мамой очень отдалились друг от друга. Я была сильно занята, а она жила какой-то своей жизнью. С одной стороны, мало что поменялось в ее жизни – она все так же любила проводить время за просмотром сериалов, на домашние дела теперь отвлекалась очень редко, когда проголадывалась. Сама я старалась как можно реже есть дома, да и возвращалась туда почти всегда вечером. С другой – в маме появилось что-то новое, и то время, что не проводила перед телевизором, она уходила из дома. Чем занималась, понятия не имею, но и интересоваться мне не хотелось.

Один раз у нас с мамой состоялся очень неприятный разговор, когда я в семейной заначке не обнаружила денег.

– Мам, а где все деньги? Мне нужно за палату платить…

Неделя была на исходе, и мои средства закончились, оставила себе разве что на бензин – без машины обходиться было трудно, чтобы всюду успевать вовремя.

– Какие деньги? – недовольно поинтересовалась мама.

– Из заначки, – постаралась спокойно ответить я, видя, что все она прекрасно понимает, но почему-то делает вид, что это не так.

– Я их положила в банк.

– Зачем?!

Едва сдержалась, чтобы не закричать. А в душе уже билась паника в предчувствии того, что мама скажет дальше.

– Так надежнее и сохраннее. Никогда не любила хранить деньги дома, – отозвалась мама.

– Тогда придется снять их, – категорично заявила я.

– Не получится.

– И почему же? – приблизилась я к ней и загородила собой телевизор.

Достала! Достали ее равнодушие и желание заниматься только собой, как и думать только о себе! Да она и моего присутствия в доме практически не замечала, как и не интересовалась моими делами. В последнее время она настолько изменилась, что я перестала узнавать в ней свою мать.

– Алиса, ты мне мешаешь…

– Почему нельзя снять деньги?! – перебила я ее, не двигаясь с места.

И плевать я хотела, что мешаю ей смотреть этот чертов телевизор! Впервые в жизни мне хотелось поколотить собственную мать, а в душе вспыхивало пугающее чувство, очень похожее на ненависть.

– Потому что я положила их на такой счет, с которого нельзя снимать, – посмотрела она на меня, и в глазах ее я прочитала упрямство.

– Тогда, сними деньги с другого счета, с вашего с папой общего.

На секунду мама замялась, а потом вздернула подбородок и заявила:

– Этого счета больше нет, я его закрыла.

– Как? А деньги?..

Я растерялась до такой степени, что не могла подобрать слова. И паника нарастала с неимоверной силой – догадывалась, что последует дальше.

– Деньги я переложила на новый счет. И ими тоже нельзя воспользоваться, как ты понимаешь. Оставила небольшую сумму на пропитание…

– Мам, нам нужны деньги на лечение папы…

– Я не позволю!.. – взвилась мама как пружина из кресла и подлетела ко мне. – Я не позволю спустить все наши деньги на его лечение! – прошипела она мне в лицо. – Он нас по миру пустит, неужели ты не понимаешь? А на этом счете за год набегут приличные проценты, на которые мы сможем жить…

– А как же папа? – сама едва расслышала собственный голос, а от мамы даже попятилась, такой страшной она мне сейчас казалась. – Это же и его тоже деньги.

– Папа… не волнуйся, в больнице ему не дадут умереть, – фыркнула мама и вернулась в кресло – к своим чертовым семечкам.

Я же уже едва стояла на ногах, осознавая вдруг всю степень ее нравственного падения и равнодушия ко всем вокруг, кроме себя. И это моя мать! Даже примерно не могла предполагать, что она может так себя повести.

– Мам, ты его любила когда-нибудь? – через силу поинтересовалась, хоть говорить и получалось с трудом. Да мне и смотреть-то на эту женщину было противно. И как-то резко перехотелось называть ее своей матерью.

– Нет любви! – зло отозвалась она. – Есть жизнь, которую я не хочу превращать в выживание и борьбу с вечной нуждой. Чего и тебе не советую, кстати. Найди себе богатого мужа, возраст у тебя уже более чем подходящий. Да и я еще не старая…

– Мам, дай мне денег, – сделала я последнюю попытку.

– Тебе нужны деньги? – посмотрела она на меня с насмешкой. – Так найди их. Возьми у своего… как его? Савелия, кажется. Он от тебя без ума – видела, как он на тебя смотрит. И деньги у него, кажется, есть. Лови момент, доченька, не упусти свою удачу. А я тебе в этом помочь не смогу, уж извини.

Не меньше часа я рыдала в своей комнате, заглушая надрывные звуки подушкой. Пыталась со слезами выплеснуть все то горе, что разрывало душу. Обида, злость, ненависть, разочарование… Чего там только не было. Но выплеснуть все не получилось, а головная боль явилась последствием истерики. И именно в этот момент позвонил Савелий.

– Привет! Как дела? – привычно поинтересовался он.

Звонил он мне каждый вечер, невзирая на то, что виделись мы с ним каждый день. Я продолжала заниматься садом и оранжереей, а от уборки в доме он меня освободил. Каждый день приезжала к нему во второй половине дня и оставалась на пару часов, пока не заканчивала работу. Разговаривали мы мало, когда он выходил ко мне из дома. В остальное время он тоже чем-то был занят. А потом я уезжала, и вечером Савелий звонил. Странным образом, но по телефону общаться получалось легче. Может быть, потому что делали мы это перед сном, когда уже ни у меня, ни у него не оставалось никаких дел. Но вживую он избегал со мной общения, и я не могла этого не чувствовать, как и не думать, что так даже к лучшему. А по телефону он становился тем Савелием, с которым случайно познакомилась когда-то – смешливым, дурашливым и неунывающим. Если честно, я скучала по нему такому, но даже себе в этом не признавалась.