Падшие ангелы. Запретное наследие древней расы - Эндрю Коллинз

Заклинание змей — это своего рода представление, рассчитанное на публику. Кроме того, это внешнее проявление шаманистического культа змеи, который, по всей видимости, с незапамятных времен имел важное значение для поклоняющихся ангелам езидов. Тот факт, что магические таланты якобы передавались из поколения в поколение, указывает на глубокие корни, уходящие в незапамятные времена. Точно неизвестно, какой смысл придают езиды образу змеи, хотя глубокое почитание этого животного позволяет сравнить его с Ангелом-Павлином — другими словами, это символ Азазеля, или Шайтана. Вероятно, змея также символизировала духовную энергию и магическую силу самих шаманов.

Но каково происхождение этого символа магической силы? Может быть, он указывает не только на наследственный шаманистический культ езидов, но и на его источник? Культ змеи и лица, напоминающие морды гадюк, ассоциируются со Стражами. Таким образом, если Стражи действительно существовали как реальный народ, живший в этом же регионе в доисторическую эпоху, то почитание змеи езидами вполне может быть памятью об их присутствии и влиянии.

Сила дурного глаза

Лаярд обратил внимание, что в центре внутреннего дворика перед гробницей шейха Ади стоял гипсовый ящик квадратной формы, небольшое углубление в котором было заполнено, как ему показалось, маленькими глиняными шариками. Эти шарики покупали паломники, как будто они были предназначены для какой-то цели. На вопрос Лаярда, что это такое, ему объяснили, что эти шарики сделаны из глины, собранной рядом с настоящей могилой шейха Ади, расположенной рядом с залежами глины. Езиды считают их священными реликвиями, способными отгонять злых духов, в том числе защищать от дурного глаза, которого очень боятся курды. Так, например, в священном для езидов месте под названием Дейр Аси в районе Синджар есть тайный утес, куда приносят свои дары все, кто пострадал от дурного глаза, в надежде избавиться от несчастья. Но еще больше боятся дурного глаза местные мусульмане и христиане, и, как свидетельствует миссис Дровер, немногие матери «решатся взять детей в дорогу, не пришив к их одежде голубые пуговицы, раковины и полоски с цитатами из священных книг, Корана или Библии». Езиды считают синий цвет священным и никогда не носят синие одежды, тогда как курды другого вероисповедания используют его как защиту от дурного глаза. Почему в Курдистане так боятся дурного глаза? И почему люди разного вероисповедания придают синему цвету разный смысл? Страх дурного глаза более подробно рассматривается в следующей главе, а загадку синего цвета мы попробуем разрешить сейчас.

В персидской поэме «Шахнаме» бирюзовый цвет считается символом царской власти. Цари из династии Пишдадидов носили синие короны и синие одежды, и аналогичная традиция существовала в Шумере и Аккаде, где монархи украшали себя предметами, изготовленными из синего лазурита. Согласно легенде мифические цари Ирана имели внешнее сходство с дэвами, и поэтому вполне возможно, что синий цвет обладает божественными качествами, приписываемыми этой расе. В таком случае это объясняет, почему последующие поколения людей поклонялись этому цвету или боялись его — в зависимости от веры. Зло всегда использовалось в качестве защиты от зла, и поэтому горгульи и химеры на церквях якобы отпугивают дьявола, а косметика для глаз должна была защищать от дурного глаза. Синий цвет выполнял точно такую же функцию у мусульман и христиан Курдистана.

Праздник Джам начинается

В полдень первосвященник шейх Наср встал, подавая знак, что все остальные могут последовать его примеру. Лаярд вместе с остальными вышел из внутреннего двора во внешний, который теперь был полон народа. Одни торговцы предлагали носовые платки и хлопковые изделия из Европы, другие сидели перед корзинами с сушеным инжиром, изюмом, финиками и грецкими орехами, привезенными из разных районов Курдистана. Мужчины и женщины, мальчики и девочки — все оживленно переговаривались, а при появлении Хусейн-бея, которого встречали почтительными приветствиями, поднимался ужасный шум. Процессия пересекла внешний двор и оказалась на улице, где аллея из высоких деревьев радовала тенистой прохладой. Воздух был наполнен звуками волынок и тамбуринов. Лаярд присоединился к шейхам и каввалам, которые кружком рассаживались у священного источника. Все смотрели, как женщины приходили набирать воду из небольшого бассейна под струей воды.

Паломники продолжали прибывать, непрерывной цепочкой двигаясь по аллее. Лаярд не мог не заметить смуглого жителя Синджара с длинными локонами черных волос и пронзительным взглядом черных глаз. У него на плече висело ружье с фитильным замком, а его длинная белая накидка развевалась на ветру. За ним шли богачи и бедняки — мужчины в разноцветных тюрбанах и с богато украшенными кинжалами за поясами, женщины в свободно ниспадающих платьях и с волосами, заплетенными в аккуратные косы, а также семьи бедняков в поношенных белых одеждах. Все они подходили к источнику, словно он был предпоследней остановкой на пути к гробнице их святого. Мужчины клали оружие на землю и целовали руки Хусейн-бею, шейху Насре и белокожему европейцу, к которому относились с не меньшим почтением. Затем они шли к небольшому ручью, где поливали водой себя и свою грязную одежду, готовясь ступить на внешний двор гробницы. Все это время не умолкали ружейные выстрелы, приветствуя тех, кто такими же выстрелами объявлял о своем приходе в долину.

Музыка, песни и танцы не утихали в течение всего дня, и Лаярд решил отдохнуть под крышей ближайшего здания. Здесь ему предложили еду священники факиры в черных тюрбанах и жена шейха Насра. На внутреннем дворе гробницы появились другие факиры и начали расставлять лампы с хлопковыми фитилями в нишах внешних стен гробницы. Лаярд увидел, что езиды проводят правой рукой над пламенем, а затем касаются левой брови, оставляя на ней след сажи. Женщины проделывали этот ритуал с маленькими детьми. Езиды, подобно магам и зороастрийцам, считали огонь священным.

Наступила ночь, и вся долина стала похожа на звездное небо — мириады крошечных огоньков мерцали, колышемые прохладным вечерним ветерком. Но это движение не было единственным. Тысячи людей — по оценке Лаярда их было около 5000 — перемещались по склонам, напоминая волны огромного моря. Многие несли зажженные факелы и лампы, освещая растущие в долине деревья.

Лаярд наблюдал, как многочисленные шейхи в белом, каввалы в черно-белых одеяниях, факиры в коричневых накидках и черных тюрбанах, а также жрицы в белых платьях начали собираться во внутреннем дворике для церемонии, которая, по всей видимости, была кульминацией праздника. Каввалы играли на флейтах и тамбуринах, и довольно приятная мелодия постепенно становилась все громче и пронзительнее. Музыке вторил медленный хоровой распев, доносившийся со склонов долины. Пение продолжалось около часа — примерно на одной и той же ноте. Время от времени один из священников, собравшихся на внутреннем дворе, издавал звуки, выбивавшиеся из общего ряда. Постепенно ритм этой странной какофонии ускорялся, громкость увеличивалась, и в конечном итоге возникла какая-то сверхъестественная стена гармоничных звуков, будто неподвижно висевшая в воздухе.

Удары тамбуринов стали оглушительными, флейты взвыли. Человеческие голоса застыли на самой верхней ноте, а женщины начали издавать странный низкий звук, от которого, казалось, задрожали даже скалы. Захваченные атмосферой религиозного экстаза, каввалы бросали свои инструменты и начинали кружиться в бешеном танце, подстегиваемые могучим крещендо. Когда силы их иссякали, они падали на землю.