Тезка - Джумпа Лахири

В этом году она сделала новогодние открытки своими руками, следуя советам «Энциклопедии домашней хозяйки», которую взяла в местной библиотеке. Обычно Ашима закупала целые коробки открыток в конце января со скидкой пятьдесят процентов, да только на следующее Рождество никогда не могла вспомнить, куда она их засунула. Она всегда тщательно выбирала открытки — чтобы на них не было этих «рождественских» деталей типа ангелов с крылышками или волхвов со звездой. Ей больше нравились зимние пейзажи с летящими санями, запряженными четверкой лошадей, или дети, катающиеся на коньках. Но в этом году, совершенно неожиданно для себя, она взяла да и нарисовала слона, наклеила его на серебряный фон, а сверху обсыпала красной и зеленой мишурой. Он оказался точной копией слона, которого когда-то нарисовал ее отец на полях одного из своих писем, чтобы повеселить Гоголя. Она не выбросила ни одного письма своих давно умерших родителей, они и сейчас хранятся в платяном шкафу в белой сумке, которую она носила в семидесятых годах, пока не порвался ремешок. И каждый год Ашима вытряхивает все конверты на кровать, забирается на нее с ногами и целый день проводит за чтением родительских писем, позволяя себе вволю наплакаться. Она снова и снова перечитывает написанные ими строки, полные такой искренней заботы и тревоги за нее, вспоминает пересказанные в письмах новости — хоть они и не касались ее жизни в Кембридже, ей было так важно их узнавать! И вот, увидев нарисованного на полях отцовского письма слона, Ашима решила, что в этом году она всех удивит. Она сама поразилась, как хорошо ей удалось его перерисовать. Она ведь никогда не увлекалась рисованием, никогда не думала, что владеет искусством переносить на бумагу образы животных и людей, что с таким блеском делал ее отец, а теперь и Гоголь. Целый день Ашима корпела над своими слонами, а потом съездила в копировальный центр при университете и сделала двадцать копий. А вечер посвятила походу по местным канцелярским лавочкам в поисках красных конвертов, которые по размеру подошли бы ее открыткам.

Теперь-то у нее полно времени — занимайся чем хочешь. Ни кормить никого не надо, ни развлекать, молчи хоть целую неделю. В сорок восемь лет Ашима впервые в жизни узнала, что такое одиночество, и, хотя ее муж и дети хором утверждали, что в этом ничего страшного нет, Ашима чувствовала, что ей поздно переучиваться. Она и сейчас, через полгода после отъезда Ашока, все не может привыкнуть возвращаться вечерами в пустой дом, зияющий темными провалами окон, засыпать на одной стороне кровати и просыпаться на другой, есть и пить в одиночестве.

Оставшись одна, поначалу Ашима нервничала, чувствовала возбуждение и проявляла чудеса активности: расчистила завалы в чуланах, разобрала полки на кухне и в холодильнике. Все перетерла и перемыла. Спокойно спать по ночам она не могла, несмотря на установленную сигнализацию, ей все время что-то мерещилось, то ли голоса, то ли шаги на лестнице. Каждый вечер она проверяла, закрыты ли защелки на окнах и замки на дверях. Однажды ночью она проснулась от ужасного грохота: кто-то барабанил в дверь. Ашима в панике даже позвонила Ашоку, разбудила его. Взяв с собой телефонную трубку, она, по настоянию мужа, все-таки спустилась вниз и открыла входную дверь — оказалось, вечером она просто забыла закрыть ставню, и та на ветру колотила по стене.

А теперь Ашима стирает свои вещи раз в месяц. Она больше не вытирает пыль, да и вообще не замечает ее. Ест она обычно, сидя на диване перед телевизором, хлеб с маслом и дал, который готовит на неделю вперед. Иногда Ашима может поджарить омлет, но чаще всего ей и это усилие делать неохота. Она даже переняла некоторые дурные привычки своих детей: перекусывает, стоя у холодильника, не подогрев еду, даже не положив ее на тарелку. Волосы ее поредели, поседели, и теперь она не носит косу, а укладывает их в узел на затылке. У нее испортилось зрение, и читает она только в очках. Три раза в неделю она выходит на работу в местную библиотеку, как это делала Соня, когда училась в школе. Для Ашимы это — первая работа с тех пор, как она вышла замуж. Свою зарплату она отдает Ашоку, а он переводит ее в банк на их общий счет. Деньги ей не нужны, она работает, просто чтобы провести время. Она же всю жизнь ходила в эту библиотеку, сначала водила туда детей на «час сказки», сама проводила там много времени, рассматривая журналы по вязанию и книги по кулинарии, и вот однажды миссис Бакстон, старший библиотекарь, спросила ее, не хочет ли она поработать у них на полставки. Поначалу Ашима выполняла самую примитивную работу: расставляла по полкам книги, возвращенные читателями, проверяла, чтобы все они стояли строго по алфавиту, иногда пылесосила полки. Она оборачивала потрепанные книги в полиэтиленовые обложки, выбирала книги для ежемесячных тематических выставок: «Садоводство», «Президентские выборы», «Поэзия девятнадцатого века» или «Афроамериканская проза». А с недавних пор она работает на раздаче книг. Многих постоянных читателей знает по имени, составляет запросы на книги, которых в их библиотеке нет. Она поддерживает приятельские отношения с другими женщинами-библиотекарями — как и у нее, у многих дети выросли, некоторые живут одни: или овдовели, или разведены. Ее коллеги — первые американские друзья Ашимы за всю ее жизнь. За вечерним чаем они обмениваются новостями, сплетничают о читателях, о мужчинах и о своих семьях. Иногда она приглашает их к себе на ужин, а бывает, они вместе ходят по магазинам.

Каждые три недели ее супруг приезжает на выходные домой. Он обычно берет такси из аэропорта — несмотря на то, что Ашима не боится ездить на машине по городу, она категорически отказывается выезжать на шоссе, ведущее к аэропорту Логан. Когда муж возвращается домой, Ашима готовит и убирает дом как обычно. Если она приглашена к друзьям, они идут вместе, едут на машине, с грустью думая о том, что их дети уже большие и что у них теперь своя жизнь. Во время своих коротких визитов муж делает то, чему Ашима так и не научилась: оплачивает счета, сгребает листья с лужайки, заправляет ее машину бензином на автоматической заправке. Он даже не развешивает одежду в шкафу, так и держит ее в чемодане, а свою бритву и шампунь — в несессере под зеркалом. Эти визиты так коротки, что Ашима не успевает оглянуться, как опять остается одна. Правда, они каждый день разговаривают по телефону, ровно в восемь вечера. Иногда к этому времени она уже в постели, смотрит старый черно-белый телевизор, который Ашок когда-то перенес к ней в спальню, экран постепенно темнеет, и изображение день ото дня становится все менее отчетливым. Если по телевизору ничего интересного не идет, она листает книги, взятые в библиотеке, теперь они разложены на стороне кровати, которую раньше занимал Ашок.

Сейчас три часа дня, холодное солнце уже начало клониться к закату. Это один из тех дней, что заканчивается, как будто не успев начаться, и, несмотря на героические планы, которые Ашима строила утром, она опять почти ничего не успела сделать. Наверное, пора ужинать? Нет, еще только три часа дня, поужинает она в пять, не раньше. Такие дни, холодные, блеклые, Ашима особенно ненавидит — что ж, надо просто подождать, пока и этот день пройдет. Ашима решает, что разогреет себе ужин, не дожидаясь пяти часов, а потом залезет в кровать и включит электрическое одеяло. Она делает глоток чая (фу, совсем холодный!), встает, чтобы наполнить чайник. Ее взгляд падает на горшки с увядшими петуниями, которые Соня посадила в свой последний приезд домой — теперь от них остались лишь высохшие коричневые стебли. Она уже несколько недель собирается выбросить их, но сейчас только пожимает плечами — лучше пусть этим займется Ашок.