Западнорусская Атлантида. Белоруссия на картах Русской цивилизации - Всеволод Владимирович Шимов

синтез славянского и «туранского» элементов, при этом Россия представляется как наследница империи Чингисхана в деле собирания евразийских просторов.

Традиционная концепция «монголо-татарского ига» в истории Руси евразийцами не просто отвергается как евроцентричная, а выворачивается наизнанку со сменой знаков с минуса на плюс. Иго представляется как практически мирный синтез Руси и Орды, а ради обоснования идеи преемственности России империи монголов всячески акцентируется и преувеличивается их влияние на Русь и русскую культуру.

Неудивительно, что после распада СССР в продвижении евразийства оказались заинтересованы тюркские республики (в первую очередь, Казахстан), не желавшие полностью рвать связей с Россией и в то же время стремившиеся повысить свой политический статус и международный вес. За неимением лучшего, элементы евразийства действительно стали использоваться для идеологического обоснования (насколько о нем вообще можно говорить) интеграционных процессов в бывшем СССР.

В частности, именно поэтому Евразийский экономический союз получил такое наименование, а понятие «постсоветская Евразия» начинает всё чаще использоваться для обозначения территории бывшего СССР, в том числе в англоязычных источниках.

В Белоруссии также имеет место определённая проповедь евразийства как идеологической основы белорусско-российских отношений.

В долгосрочном плане, однако, евразийство будет способствовать скорее дезинтеграционным тенденциям, причём не только на постсоветском пространстве, но и внутри Российской Федерации.

Геополитическая и цивилизационная консолидация того пространства, которое с подачи евразийцев обозначают как Евразия, всегда была связана с экспансией, культурным, геополитическим и демографическим доминированием русского народа и создаваемых им форм государственности.

Именно русские обеспечили пространственную, экономическую, культурную и прочую связность обширных евразийских пространств. Этим Россия принципиально отличается от той же империи Чингисхана, которая была, по сути, системой грабежа разнородных территорий, ничем не связанных между собой, кроме данничества хану.

Россия и русские стали первой цивилизационной силой, которая оказалась в состоянии по-настоящему связать это протяженное и малолюдное пространство и вывести его на арену мировой истории. В отличие от Европы, которая представляет из себя тесное и плотно населённое пространство, состоящее из нескольких конкурирующих друг с другом центров, «стягивание» Евразии в единую цивилизацию возможно только через установление этнокультурной доминанты, способной обеспечить связность обширного и редконаселённого пространства, которое без этого будет распадаться на изолированные или слабо связанные друг с другом фрагменты. Это, в свою очередь, предполагало включение других народов этого пространства в русский культурный контекст, их частичную или полную русификацию.

Русоцентричность постсоветского пространства — не его порок, как это часто пытаются представить, а системообразующая черта, без которой это пространство превращается просто в конгломерат несвязанных территорий.

Евразийство с его апологией «туранства» предполагает пересборку евразийского пространства как равноправного союза «евразийских народов», тем самым способствуя его внутренней фрагментации. Евразийство способствует не столько цивилизационному синтезу, сколько центробежным тенденциям, подталкивая в первую очередь тюркские народы к нарастающему сопротивлению объективно сложившемуся русскому цивилизационному доминированию.

Под «зонтиком» евразийства вполне могут распространяться такие подрывающие «евразийское единство» идеи, как пантюркизм или политический ислам в разнообразных его проявлениях. Для Российской Федерации это чревато всплеском сепаратизма в национальных республиках. При этом, поскольку тюркские народы распылены и не имеют явного лидера, такой сценарий чреват общим ростом конфликтности и хаотизации. Помимо пантюркизма, евразийство может стимулировать всплеск национализма или этнических панидей и у других народов, например, финно-угорских, в том числе практически полностью русифицированных.

Что касается российско-белорусских отношений, то евразийство фактически понижает их уровень.

Если в рамках западнорусизма российско-белорусские отношения оцениваются как эксклюзивные, отношения двух русских государств, то для евразийства они ничем не выделяются на общем фоне расплывчатого «евразийского братства». Евразийство не делает никаких различений между отношениями русских и белорусов и отношениями русских и тех же казахов. В практической плоскости это уже выливается в призывы перевести белорусско-российские отношения в формат Евразийского союза, который является куда более размытым и менее обязывающим образованием, чем Союзное государство.

Евразийство ориентирует Россию на воссоздание многостороннего формально равноправного союза в границах бывшего СССР, а в более радикальных версиях, восходящих к неоевразийству Александра Дугина, — на формирование панконтинентальных союзов с участием Ирана, Китая и Германии. В сегодняшних условиях эти фантомные имперские и даже глобалистские боли представляются вредными и опасными, поскольку подталкивают к политике, выходящей за рамки ресурсных, экономических и просто моральных возможностей России в её нынешнем состоянии.

Куда более реалистичными представляются сценарии интеграции, которые учитывали бы степень культурно-языковой общности, то есть вовлеченности в русский культурный контекст. В этой связи более предпочтительным выглядит не выстраивание громоздких многосторонних союзов по типу ЕС, а система более гибких двусторонних альянсов вокруг России (что, конечно, не исключает и многосторонних рамочных договоренностей в экономике, военно-политической сфере и прочем), система разноскоростной интеграции.

При этом те же российско-белорусские отношения, как отношения двух русских государств, будут существенно отличаться от отношений с Казахстаном, а отношения с Казахстаном, где всё ещё сохраняется сильное русское культурно-языковое и демографическое присутствие, от отношений с Узбекистаном или Азербайджаном, где такое присутствие сводится к минимуму.

Консолидация русского мира как пространства, объединенного русским языком и культурой, и решение его внутренних задач, должны сегодня превалировать над глобалистскими и паконтинентальными мегапроектами.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Белорусский национализм стал порождением сложного стечения обстоятельств. Длительное польско-литовское господство и стремление Польши удержать доминирование на белорусских землях способствовали формированию нарративов, отрицающих историческое и этноязыковое единство Западной и Восточной (Московской) Руси. При этом этнические и лингвистические особенности белорусов, возникшие под многовековым польским воздействием, стали трактоваться в рамках этих нарративов как признаки отдельного, обособленного от русских народа, а не региональное своеобразие в рамках большой русской общности. Наконец, особенности политического мировоззрения большевиков побудили их сделать ставку в своем государственном строительстве не на сторонников общерусского единства, а на немногочисленных, но сплоченных белорусских национал-сепаратистов, а также на выделение Белоруссии в отдельную республику.

Результаты этого политического выбора стали ясны в 1991 году. Белоруссия, как и Украина, и другие республики СССР, стала независимым государством.

Часто говорят, что история не знает сослагательного наклонения. С этой точки зрения, проигрыш общерусской идеи и формирование отдельных белорусской и украинской наций являются свершившимся фактом, с которым уже ничего нельзя сделать.

Думается, это все-таки не совсем так. История — динамичный и нелинейный процесс с множеством вероятностей и альтернативных сценариев. То, что сегодня кажется окончательным и безальтернативным, завтра может перестать быть таковым.

Кроме того, говорить об окончательной победе белорусского и даже украинского национализма как минимум преждевременно.

Драматические события 2014 года показали, что украинский национализм по-прежнему неприемлем для значительной части населения Украины, и перспективы украинского государства сегодня представляются весьма туманными и далеко не очевидными.

С Белоруссией все тоже непросто. Несмотря на то, что Республика