Отступница - Уарда Саилло

Польщенная, я улыбнулась.

— Можно я примерю их?

Я в нерешительности задумалась, ведь это были не мои очки, но мне не хотелось показаться жадной, и я сказала:

— Ну конечно.

Мальчик схватил очки, надел их и нажал на газ.

— Эй, дурак! — закричала я вслед. Но он скрылся за углом и не вернулся назад. Вечером Фатима заметила, что очков нет.

— Уарда, — спросила она, — это ты опять?

Я кивнула.

— Давай их сюда!

— У меня их больше нет. Я их дала поносить.

Это был неправильный ответ. Фатима буквально взбесилась и попыталась расцарапать мне лицо. Это услышал дядя и вытащил ремень из своих штанов. Однозначно, в этот вечер он был отнюдь не в лучшем настроении. Он ни о чем не спрашивал, а сразу начал бить меня. Когда он закончил избиение, мне пришлось вытирать кровь с уголков своего рта.

Дядя Хасан смотрел на меня без всякого сочувствия.

— Если очков завтра не будет, я тебя убью.

Я пошла к родителям мальчика.

— Пожалуйста, — сказала я, — мне нужны очки.

Люди увидели следы на моем лице и поняли, что произошло. Дядя Хасан был известен своей драчливостью. В уличных драках, в которых он часто участвовал, дядя научился приемам, причиняющим особую боль.

Его руки, бьющие меня по лицу, были словно из железа. Он никогда не бил мягкой внутренней стороной ладони, а только жесткой наружной стороной. Если я молчала, он разъярялся еще больше, затем бил меня головой о стену и ногами в живот. Если я плакала, его агрессивность потихоньку проходила и в конце концов он прекращал избиение. Однако, несмотря на это, я почти всегда была слишком гордой, чтобы плакать.

— Да, очки у нас, — сказали эти люди. — Но, к сожалению, наш сын разбил стекла. Оправа сейчас находится у оптика. Нам отдадут очки только послезавтра.

Это была плохая новость. Значит, меня будут бить каждый день, до тех пор пока эти проклятые очки снова не окажутся дома.

Я каждое утро буду просыпаться со страхом, что вечером мне предстоит терпеть боль, что меня будут унижать, что мне придется ложиться спать с кровавыми ранами и идти в школу с подбитыми глазами.

Я потащилась домой. Дядя Хасан уже ожидал меня.

— Где очки?

— Мне отдадут их лишь…

Я еще не закончила фразу, как уже получила удар кулаком в лицо. В этот вечер он избивал меня куском кабеля. Сначала я крепко сжимала зубы, чтобы не издать ни звука, когда моя кожа лопалась с противным звуком. Я не хотела, чтобы мои двоюродные братья, наблюдающие за этой сценой, еще и смеялись над тем, как я плачу. Но затем я все же решилась прекратить пытку и упала на пол.

Это был трюк, которому я научилась у двоюродной сестры Хабибы. Как только ее начинали бить, она сразу же делала вид, что теряет сознание, закатывала глаза и падала на пол. Лишь однажды ей этот трюк не удался. Она побывала у парикмахера, а затем принялась шататься по городу с выпрямленными, гладко причесанными и высушенными феном волосами. Дядя Хасан уже ожидал ее дома, так как ему наконец надоело, что она постоянно нарушает установленный лично им комендантский час — не выходить из дому позже восьми вечера. Едва Хабиба в одиннадцать часов ночи переступила порог дома, как тут же получила первый удар. Она немедленно картинно упала в обморок, а дядя в страхе помчался в туалет, чтобы принести ведерко с водой. Хабиба наблюдала за ним краем глаза. Теперь она была в ловушке. Или ей придется признать, что она притворялась, будто потеряла сознание, и тем самым подвергнуться риску дальнейших побоев, или же ее новая гладкая прическа пострадает. Хабиба приняла решение — лучше уж побои.

— Нет, отец, — закричала она, — только не надо воды!

Однако дядя Хасан играл в такие игры только по своим правилам. Он на минуту задумался, затем опрокинул ведро с водой ей на голову.

— Мне кажется, что так тебе будет намного больнее, — издевательски ухмыльнулся он.

Мне же, однако, везло редко, избежать побоев не удавалось. Три вечера подряд я подвергалась избиениям, пока мальчик на мопеде не привез мне отремонтированные очки. Мне и после этого еще доставалось, потому что новые стекла были якобы тоньше, чем разбившиеся старые.

В жестокости тетя Зайна ни в чем не уступала дяде Хасану. Ей дважды удалось избить меня так, что я действительно теряла сознание. В первый раз это случилось, когда я еще ходила в начальную школу Она так ударила меня каблуком по голове, что я упала без чувств. А все дело было в том, что я решилась откусить кусочек от хлеба, который она испекла не для нас, а только для своих родных детей.

Придя в себя, я почувствовала, что мокрая насквозь, потому что она облила меня водой. Тетя Зайна сидела передо мной на подушке.

— А сейчас ты подойдешь ко мне, поцелуешь в лоб и извинишься за свое плохое поведение.

Я не хотела извиняться и уж совсем не хотела целовать ее. Но я была в таком отчаянии, что сделала и то, и другое. И до сегодняшнего дня это унижение приводит меня в бОльшую ярость, чем те побои, которые достались мне от нее.

Второй раз я что-то перепутала, когда совершала покупки. Вместо паприки я принесла молотый тмин. Это настолько рассердило тетку, что она, как обычно, расцарапала мне своими острыми ногтями лицо, затем запустила свои руки мне под платье, в самые чувствительные места на внутренней стороне бедер, расцарапала их и затем ударила скалкой по голове так, что я упала без сознания.

Мои старшие сестры Рабия и Джамиля пытались защищать меня, но они сами были жертвами.

Рабия реже подвергалась физическому насилию, потому что она была очень умной и дипломатичной. Но один из двоюродных братьев, тем не менее, нанес ей довольно тяжелую рану. Он положил ложку в раскаленный древесный уголь, на котором Рабия варила традиционное блюдо таджине, а затем прижал эту ложку к ее лицу так, что кожа и даже мясо с шипением испарились. Никогда раньше и никогда после этого я не слышала, чтобы Рабия так душераздирающе кричала. Этот шрам заметен и до сих пор.

Джамиля прежде всего страдала от домогательств дяди Хасана. Она работала вместе с ним в мастерской, и у нее не было никаких шансов избежать его похотливых взглядов и прикосновений, когда ее тело в период полового созревания приобрело женственные формы.

Когда тетя Зайна обвинила ее в том, что она строит глазки дяде Хасану, она не решилась сказать, как это было на самом деле. Она сохранила эту грязную тайну в себе. Но в конце концов приставания дяди стали настолько невыносимыми, что она доверилась Рабие и рассказала ей все. Тогда Джамиле было пятнадцать лет.

Мы все замечали, что дядя особенно сердечно целовал Джамилю в знак приветствия и на прощание, но мы ничего такого при этом не думали. Джамиля, однако, чувствовала, что за этим скрывается что-то ужасное. Она поговорила с Рабией, и они обе в письме сообщили нашему отцу о том, что происходит в его бывшем доме.