Болотный кот - Николай Побережник

– Завтра к нам князь Палей пожалует, и я поквитаюсь с ним.

– Ну и дурак… Сомневаюсь, что получится, охранители у него ловкие и глазастые, сгинешь бесславно как убивец и разбойник, опозорив при этом память об отце своем.

– Может, это единственная возможность за всю мою жизнь… чтобы отомстить, – обиженно ответил Талес.

Тарин оглянулся на сидящих в дальнем углу казармы других ополченцев и тихо, но как-то более чем настойчиво начал выговаривать Талесу:

– Вот ты княжьих кровей, а ума у тебя, как у стряпухи на постоялом дворе, хоть храбрости и удали не занимать… Убив Палея, ты не отомстишь, ты просто обесчестишь себя и свой славный род, тебя или охранители сразу убьют, или потом с позором казнят. Это судьба сына славного князя Васлена?

Талес молчал, сопел и слушал, а Тарин продолжил:

– Лишить их всего… власти, денег и чести, рассказать людям правду о смерти Васлена и вернуть себе то, что принадлежит по праву рода княжеского. Вот какой должна быть твоя месть!

Тарин откинулся на стену и раскурил трубку, которую он плотно набивал, пока делал внушение Талесу.

– Как же мне это сделать?

– Нам, Талес, нам… Надо только подождать и сделать все с умом.

У Талеса пару раз чуть вздрогнул подбородок, он отвернулся и, уткнувшись в соломенный матрас, чуть слышно почти простонал:

– Сагал…

– Думаю, что и покойный Сагал поддержал бы Тарина, – похлопал я по плечу Талеса.

Он снова сел, развернувшись, к нам и сказал:

– Хорошо… Двадцать лет ждал, подожду еще немного.

– Вот это другое дело, это разумно, – сказал я и потряс флягой, на дне еще плескалось, и я протянул ее Талесу, – расскажи нам свою историю.

– …Сагал рассказывал, – поморщился Талес, сглотнув крепкую настойку, – что отец… после того как княжна умерла, переживал, что не будет наследника рода. Потом он полюбил дочь купца солевара, мою мать… Но сами понимаете, как могла отнестись княжеская знать к их отношениям, которые они скрывали несколько лет, а потом, когда я родился, Васлен объявил всем, что собирается жениться, но никто не знал на ком. Тогда Палей и Талий, два брата, старого богатого рода, которым по решению Совета Хранителей могла перейти власть, отравили отца вином. Отец был сильным… он умер не сразу, а может, и яд был слабым, и он, уже умирая, признался Сагалу, что у него уже есть сын, то есть я, и попросил обо мне позаботиться и воспитать. А потом воевода поднял мятеж, не поверив в смерть отца…

– Ну дальше я знаю, – кивнул Тарин.

Алкоголь на пару с «анестезией» возымел просто убийственный эффект, голова совсем отяжелела, я прилег на топчан и меня как выключили.

Ужас… было ощущение, что я вчера намешал водки, пива и еще черт знает чего. Болела голова и сильно мутило. Открыв глаза, понял, что еще не рассвело, у входа в казарму горела лампадка, на свет которой я побрел, прихватив котелок. Зачерпнул воды из небольшой бочки у входа и вышел на улицу. Свежо… сразу начало знобить. Деревянное строение «туалет типа сортир» находилось у высокого деревянного забора, метрах в ста от казармы, сделав несколько больших глотков, я побрел к нему. После экстренной чистки желудка полегчало, и я пошел обратно…

– Что, друг, перебрал? – раздался голос сзади.

– Угу… – ответил я и, не оборачиваясь, пошел дальше.

– Подожди, посвечу, а то нос расшибешь, – догнал меня караульный с большим масляным фонарем.

– Да не… – хотел было я отказаться и поблагодарить, но вовремя сообразил, что я хорошо вижу в темноте, а вот это знать не нужно окружающим, – Да, неплохо было бы.

– Ты ведь из ополченцев, ну что с Ровного Камня вернулись?

– Угу…

– Много их было?

– Кого?

– Ну икербов.

– Не считал, вроде в два раза больше.

– Хм… а тут люди говорят, две тысячи их было.

– Нет, – улыбнулся я начинающим обрастать небылицами результатам нашего похода, – сотен шесть их было, не больше.

– А… – хотел что-то еще сказать караульный.

– Спасибо, что проводил, друг, – хлопнул я его по плечу и вошел в казарму.

Умывшись и одевшись, я сел у входа под лампадкой и принялся править точильным камнем лезвие меча. Интересно… ни сколов, ни глубоких зазубрин, постарался кузнец. Ничего, потерпи немного, Варас, скоро будешь свободен.

– Разреши посмотреть твое оружие? – спросил подошедший ополченец, высокий и крепкий парень с зашитым порезом на лице и повязкой на глазу.

– Вот, – согласился я и, протерев смоченной лампадным маслом тряпкой лезвие, протянул ему меч.

– Ого, легкий-то какой… Хартской ковки?

– Да.

– Очень дорогой, такой целого многодворца стоить может.

– Да, он дорого стоит, можно сказать, он для меня бесценен.

– Я видел, как ты бился, ты очень быстрый… научи меня.

– Что ты, – хохотнул я, не скрывая удивления, – мне самому еще поучиться бы.

– Ты еще вот так ногой пинал икерба, – смешно изобразил он подобие прямого удара ногой.

– Ага, было.

– Научи… я заплачу.

– Вот чудак человек… не учу я никого, уж извини, друг.

– Жаль…

– Встретишь еще своего учителя.

– Нет, сейчас вернусь домой в посад, и матушка уже не отпустит меня никуда, я один кормилец теперь, отец и старший брат там, на Ровном Камне остались. Я в войско княжеское хотел податься, но разве теперь возьмут меня, такого увечного, без глаза-то.

– Зачем тебе?

– Так я семье лучше помогу… в войске кормить будут, одевать… а жалованье я бы матушке и сестрам отдавал.

– Попроси сегодня князя, думаю, не откажет он в просьбе герою.

– А что… верно, – расцвел в улыбке парень, – и попрошу!

Когда рассвело, в казарму пришел долговязый, что вчера возился с нами, и сказал, что после завтрака князь Палей пожалует, и просил из казармы никуда не отлучаться. По дороге на кухню я быстро сбегал к лекарю на перевязку. Он снял повязку, предварительно залив ее какой-то жидкостью, пару раз придавил шов, убедившись в отсутствии гноя, замазал рану густой кашицей, явно растительного происхождения, и снова наложил повязку.

Вернувшись после завтрака в казарму, обнаружили на лавке у входа стопку одежды, чистой и отремонтированной. Мы втроем, в отличие от остальных, не собирались тут пробыть весь «реабилитационный» период и принялись укладывать вещи и снаряжение.

– Вы ведь наемники? – спросил подошедший к нам сорокалетний высокий мужик, который, как я заметил, вышел из битвы как и Тарин, то есть без ранений… рассеченная бровь не в счет.