В долине горячих источников - Лора Вальден

Пайка до сих пор не простила ей того, что она разоблачила ее перед всеми детьми, поскольку после этого девочку стали дразнить еще больше, постоянно напоминая о ее маорийских корнях.

«И почему я — единственный ребенок-маори в этом гнезде?» — снова и снова спрашивала себя Пайка, подбегая с опущенной головой к маленькому деревянному домику, в котором они жили с матерью и отчимом.

Он ничем не отличался от других местных домов. Все они были простыми, построенными из прочной древесины каури. В Даргавиле жили сотни мигрантов из Далмации, решивших разбогатеть на добыче смолы каури. Но богатели не простые диггеры, которые в ужасных условиях выкапывали янтарную смолу из земли, а только торговцы, продававшие драгоценный материал для лаков и полировки мебели, линолеумов и книжных переплетов. По железной дороге, проложенной через лес, а затем на кораблях они переправляли свой товар по реке Ваироа в Окленд и даже в Европу.

Пайка на цыпочках прокралась в душную спальню без окон, где вот уже не первый день лежала мать, мучаясь от болезни. При виде ее Пайка испугалась. Выглядела Мере ужасно. Казалось, она постарела на много лет. Пайка даже немного боялась ее — настолько чужой она вдруг стала ей казаться. Девочке пришлось буквально заставить себя погладить ее шершавую руку. «И куда подевался отчим?» — в отчаянии задавалась вопросом Пайка, но сама прекрасно знала ответ на свой вопрос. Сидит, наверное, в одном из салунов. В лесу каури он не был уже несколько дней. Инструменты стояли без дела в углу.

Пайка вздохнула. Несмотря на то что он вот уже два года был ее отчимом и ни разу не поднял на нее руку, она не испытывала к нему ни капли уважения. Этот непредсказуемый человек часто кричал на мать, если ему не нравилась приготовленная еда, бил ее, если бывал пьян, а Мере едва осмеливалась сказать хоть слово. Однако сейчас Пайке хотелось, чтобы он поскорее пришел домой, потому что матери становилось хуже с каждым часом.

Тело Мере сотрясалось от приступов кашля, женщину непрерывно тошнило, она с трудом дышала, и Пайка чувствовала себя ужасно потерянной. Ей было невыносимо видеть, как страдает мать. Кожа Мере пожелтела, глаза закатились.

— Ведро! — прохрипела Мере, и Пайка бросилась прочь. Едва она успела принести ведро, как изо рта матери извергся фонтан желтоватой рвоты.

Пайке стало дурно. Раздираемая сочувствием и отвращением, она крикнула:

— Я пойду, надо привести отца.

Но мать лишь махнула рукой.

— Нет! Он этого не выносит, — слабо прошептала она.

Пайка старалась дышать глубже. Она тоже едва выносила все это, но выбора у девочки не было. Она должна сидеть у постели матери, хочется ей того или нет.

Ее тоже никто не спрашивал, хочет ли она уехать из Тауранга и переехать в Даргавиль. Она с самого начала не понимала, почему мать бросила родную деревню ради этого грубого мужчины, который почти не говорил по-английски, а маори не знал и подавно. Она еще смутно помнила, что за день до отъезда, накануне ночью, между ее матерью и старейшинами племени произошел спор. И уже на следующий день они ранним утром ушли с белым мужчиной.

— Пожалуйста, останься! — слабым голосом попросила мать, глядя на дочь грустными карими глазами, и негромко добавила: — Дитя мое, я чувствую, что предки забирают меня к себе. И они приказывают мне рассказать тебе правду о том дне, когда разгневался Руо Моко.

— Руо Моко? — испуганно переспросила Пайка. Слова матери привели ее в ужас.

— Руо Моко, бог землетрясений. Однажды он пришел в ярость, потому что пакеха нарушили покой наших предков и навлекли на людей большую беду! — Она умолкла и захрипела.

— Тебе нельзя так много разговаривать! — принялась умолять ее Пайка.

— Я должна. Этого требуют от меня предки! Я ведь ушла из Тауранга только потому, что они потребовали от меня сказать правду, — из последних сил прошептала Мере. Она хотела поднять руку, но у нее не получилось. — Пакеха! — угасающим голосом прошептала она. И снова: — Пакеха!

И она замолчала, взгляд ее стал застывшим, глаза — невидящими.

— Нет, мама, пожалуйста, не оставляй меня! — умоляла парализованная ужасом Пайка.

Ей потребовалось некоторое время, чтобы понять, что произошло. Осознав, что любимая мать ушла навеки, она всхлипнула и принялась трясти умершую. Когда Мере не пошевелилась, девочка закричала и выбежала из дома.

— Ублюдок маори! Ублюдок маори! — крикнул кто-то ей вслед, но впервые в жизни ей не было дела до обидных слов Дарко и его прихлебателей. Была боль — больше всего остального.

Не колеблясь, Пайка вошла в салун. Ее отчим сидел за столом с несколькими мужчинами, они пили и играли в карты.

— Мама! — пролепетала она. — Мама!

Все, что было потом, происходило как в тумане. Золтан поднялся, молча взял ее за руку и потащил к двери. По дороге они встретили Дарко и его приятелей, но те лишь молча смотрели на Пайку и ее отчима.

У постели жены Золтан самым жалким образом разрыдался. Пайка никогда прежде не видела, чтобы он плакал. Громко причитая, он упал на женщину и покрыл ее лицо поцелуями. Раньше Пайке ни разу не довелось видеть, чтобы отчим обнимал и целовал мать.

Взяв себя в руки, Золтан послал падчерицу к католическому священнику, жившему в конце улицы.

— Но мама хотела вернуться к предкам, — осмелилась возразить Пайка, однако отчим лишь бросил ей:

— Делай, что я говорю!

И Пайка, всхлипывая, отправилась в путь.

Через несколько дней после погребения Мере отец Томислав нанес оставшимся членам семьи неожиданный визит. Священник очень тревожился о судьбе сироты, как он не уставал повторять, и предложил Золтану Градичу отдать Пайку в приют. В хороший приют, где она сможет многому научиться. Но Золтан отказался, пообещав заботиться о девочке, как о родной дочери.

— А ты чего хочешь, дитя мое? — спросил священник у Пайки.

— Вернуться в Тауранга, к своему племени, — не колеблясь, ответила она.

Такого ответа отец Томислав не ожидал и решил, что в сложившейся ситуации уж лучше пусть девочка остается с отчимом, чем вернется одна к дикарям, как он про себя называл маори.

После смерти матери дразнить Пайку перестали. Даже Дарко вел себя по отношению к ней порядочно. Однако все это не помогало девочке пережить тяжкую утрату, лишь облегчало повседневную жизнь, которая после столь печального события стала очень тяжелой: она должна была убирать дом и готовить для отчима, характер которого постепенно становился невыносимым. Все домашние тяготы легли ей на плечи.

Отчим был очень требователен в отношении чистоты и порядка, еды и питья, но денег приносил домой все меньше, поскольку редко выходил на работу в лесах каури, а все больше времени проводил в салуне. В какой-то момент ей перестали давать в долг в магазине колониальных товаров. Когда на столе стал появляться только сладкий картофель, отчим начал ругать ее. При этом сама Пайка зачастую ничего не ела и сильно похудела.